С тремя-четыремя сотнями ратников ливонских рыцарей отогнать можно — они воевать не способные, только грабить.
Вот только где эти сотни взять?
Еще опричник подумал о том, чтобы на этот раз поехать через пустошь без Нислава — пусть стрелец перед ратными месяцами хоть недельку дома отдохнет, хозяйством займется, Матрену Трофимову потискает. Хороший из него ратник получился, даром что иноземец нерусский.
Хотя, что значит: «русский»? Голядь, Вятичи, Вотяки, Водь, Венеды, Буртасы, Булгары, Ижора, Берендеи, Древляне, Кривичи, Печенеги, Мокша, Меря, Литва, Мордва, Корсь, Пруссы, Словены, Радимичи, Татары, Самоеды, Тиверцы, Половцы, Чудь, Гузы, Черемисы, Уличи, Северяне, Весь, Дреговичи, Полочане — вот из кого русские полки состоят! Многие и сами давно себя русичами называют. Вот и иноземцы волошинские себя русскими…
От неожиданной мысли, пришедшей ему в голову, Зализа едва не вывалился из окна. Он вскочил, посмотрел на небо: скоро уже светать начнет, высунулся наружу и заорал:
— Ярыга, коня мне седлай! Немедля!
Он запасливо сунул мясную ленту в зубы и принялся торопливо одеваться: чистая косоворотка, свободные порты из синего понитока, поверх них — недавно купленные в Куземкино алые сафьяновые сапоги, батарлыг. Теперь — плотный, толстый войлочный поддоспешник, взятый вместо кожаного из Анинлова в ожидании близких холодов; зашелестевший металлом тяжелый юшман, со множеством завязок и крючков от горла до пояса. Затем заколол пряжкой на левом плече темно-синий плащ из бумазеи.
Снова подошел к окну: конюшня стояла уже открытой, внутри кто-то суетился. Зализа застегнул наручи — четвертого дня копорьский кузнец отковал ему новенький наруч на левую руку.
Положил на место засапожник, опоясался саблей в деревянных, обтянутых кожей, ножнах. Опричник проверил, на месте ли длинный охотничий нож с резной костяной рукоятью, потом сунул за пояс тяжелый кистень, кошелек с парой золотых алтынов и несколькими медными денежками.
Пожалуй, все.
Боевой топорик, колчан, новый щит из легких тополиных досок должны быть у седла, а совью он перестал возить с собой практически сразу — на лесных дорогах поставленная вертикально она постоянно цеплялась за ветки. Держать же ее все время в руках — эдак руки отвалятся.
В повседневной одежде Зализа наконец-то почувствовал себя уверенно стоящим на земле, а не порхающим, как мотылек.
Он взял шлем, подшлемник и пошел во двор. Ярыга как раз выводил из конюшни пару жеребцов.
— Ну что, Твердислав, не дал я тебе на перине понежиться? — усмехнулся опричник, принимая поводья. — Ничего, ближайшую неделю без меня отдохнешь.
Позади хлопнула дверь. Зализа не обратил на это внимания, вставил ногу в стремя, привычно запрыгнул в седло, и только теперь увидел сбегающую по ступенькам в одной поневе Алевтину. Жену…
Опричник криво усмехнулся.
— Ты куда? — схватилась за поводья супруга.
— На службе я государевой. Али забыла?
— А почему ночью? Случилось что?
— В Копорье мне надобно до вечера поспеть. Иначе не угонюсь.
— Ввечеру ничего не говорил… Случилось что?
Зализа отрицательно покачал головой.
— Сиротой ты меня сделал, так хоть вдовой не оставь… — она отпустила поводья и со всей силы ударила его кулаком по сапогу.
— Не оставлю, — на этот раз он улыбнулся ей по-настоящему, как жене. — Обещаю.
Ярыга экономно, на полстворки приоткрыл ворота усадьбы. Зализа толкнул пятками коня, выехал наружу и помчался по узкой дороге, оставляя позади себя молочные вихри стелящегося по траве предутреннего тумана.
Стены небольшой комнаты иерея храма преподобного Сергия были полностью обиты светло-зеленым английским штофом. Большой письменный стол, изготовленный из светло-розового ореха тоже наверняка прибыл из Европы, кресло с высокой прямой спинкой сильно напоминало немецкое. О Святой Руси здесь напоминали только толстый том священного писания на углу стола, распятие над головой отца Петра, да высокий складень на полочке в красном углу. Хотя, пожалуй, тяжелый медный пятирожковый подсвечник со свенскими вензелями, тоже напоминал о Руси — наверняка трофейный.
Опустившись на деревянную лавку у стены, Зализа предпочел смотреть вниз, на гладко струганные доски. Не стоило показывать собеседнику свое отношение ко всему этому кричаще изысканному убранству.
— И много их там, сын мой? — задумчиво сложил священник ладони перед лицом.
— Около ста заблудших душ, отче. Нет у них на острове ни храма, ни служителя божьего, ни наставника. Называют они себя христианами, отче, но к таинствам церковным приобщиться не могут и скоро от лона отпадут вовсе.
— Это хорошо, что вы заботитесь о душах православных христиан, сын мой, и помните об их нуждах… — уткнулся носом в кончики пальцев иерей.
— Именно этому наставлял нас государь Иван Васильевич. Никогда не забывать о вере христовой, о нуждах Православной Церкви и Господа нашего Иисуса Христа, — напомнил отцу Петру Зализа. — А потому на землях Северной пустоши, врученных им моему ведению, безбожности я попустить не могу. Посланный на остров купец сообщал, что оставленные без присмотра людишки креститься ноне начали забывать, слова непотребные произносят, неопоясавшись ходят. Думаю, отче, к ним немедленно следует послать достойного пресвитера, дабы вразумить их и наставить на путь истинный.
— Меня радует твоя забота о делах христовых, сын мой, — повторился отец Петр. Необходимость начинать миссионерскую деятельность его явно не радовала, но и отказать в этом начинании после столь настойчивого и прямолинейного приглашения он никак не мог. — Не может ли сие путешествие оказаться опасным для нашего посланника? — поинтересовался иерей.
— Я готов лично сопроводить его на этом пути, отче, — с готовностью предложил Зализа.
— Пожалуй, знаю я иеромонаха, которого не испугают опасности при исполнении долга своего пред Господом, — внезапно вскинул голову отец Петр. — И рыбаки монастырские в Керновке его знают, на Березовый остров отвезут. Ступай, сын мой, и возвращайся утром, он будет тебя ждать. Благослови тебя Господь, раб Божий Семен.
Зализа радостно встрепенулся: он ожидал, что искать лойму для путешествия придется именно ему.
* * *
— Ты хочешь вернуться назад, мастер? — вкрадчиво спросил Мягкая Лапа, входя в загородку к Росину.
Хотя поначалу члены объединенного отряда жили общими бараками, тем не менее вскоре у людей появилось желание к хоть какому-то уединению, к возможности получить некую личную «жилплощадь». Радикально решить этот вопрос удалось очень просто: внутри домов были поставлены палатки. В них и ночевать теплее получалось, и возможность уединения гарантировалась. Мастер, палатки с собой не бравший, оказался единственным «бездомным». Все, что он смог сделать, так это отгородить полотнищем армейской палатки угол неподалеку от дверей. Именно туда и заглянул индеец.