Встречаясь с нашими воинами, мужчины снимали шляпы и низко кланялись, а женщины махали руками, а кто помоложе, посылали воздушные поцелуи. Радостно и приятно было смотреть на это шествие освобожденных людей — ведь наша армия освободила их, она совершила подвиг, освободив многие народы от гитлеровского рабства. Позднее нам удалось осмотреть бараки, в которых содержались угнанные в рабство люди: полумрак, духота, двухъярусные голые тесовые нары, маленькие окна вверху с крепкими решетками — теперь все пустовало, двери настежь и кругом пустота.
Днем 1 Мая мы с Тереховым выехали на прогулку. При въезде в центр города на перекрестке стояла девушка-регулировщица из 22-го батальона Военно-автомобильной дороги (ВАД-22). Перед самым нашим въездом она резко подняла красный флажок. В моем сознании мелькнула мысль, что к перекрестку на большой скорости идет танк, я крикнул Терехову: «Тормози!» — но он уже и сам нажал на тормоза. Наша машина подпрыгнула и резко повернула влево, к большим деревьям на обочине. Терехов рванул руль вправо, и машина, теряя скорость, упала на правый бок. Мы вылезли через левую дверку, а подбежавшие жители быстро подняли машину и поставили на колеса. Машина плавно легла на три точки — навески от дверей, находящиеся снаружи, и краска на них немного повредилась. А влево машину понесло от того, что правыми колесами она наехала на камень, вот они и не затормозили. Терехов нажал на стартер — машина заработала. Когда мы отъехали в сторонку, я подошел к регулировщице выяснять, почему она так неожиданно дала красный свет. Взволнованная девушка сказала: «Простите меня, товарищ майор, я попутала флажки, не докладывайте нашему начальнику». Я ответил регулировщице, что мы прощаем ее по случаю первомайского праздника и близкой победы.
Осматриваю машину — повреждений нет, только на асфальте осталось небольшое масляное пятно. Мы развернулись и поехали за город. Здесь на шоссе мы догнали большую черную восьмиместную машину, она неторопливо ехала по середине дороги, и обогнать ее было трудно. Мы едем за машиной, я решил ее обогнать и сказал Терехову: «Дай «правительственный» сигнал». Он дал длинный и сильный сигнал сирены, черная машина метнулась вправо, а мы на большой скорости умчались вперед. Однако я сумел заметить в машине генерала и, предчувствуя неприятный разговор с ним, сказал Терехову: «Гони». Набрав скорость под 120 километров, мы умчались, скоро въехали в деревню, где, облюбовав подходящий двор, въехали в него и плотно закрыли ворота. Хозяин дома еще не вышел к нам, как в деревню на малой скорости въехала знакомая генеральская машина. Генерал рассматривал, нет ли где нашей машины, но мы хорошо укрылись, и он нас не обнаружил и поехал дальше. Мы обождали немного и выехали обратно в Винер-Нойштадт, покатались там по улицам и вернулись в дивизион.
После праздников для всего дивизиона устроили баню на открытом воздухе, но с горячей водой. В углу обширного парка, около пустого домика садовника, нашли сарай с большим котлом: в этом котле и грели воду. Колодец «с качком», как говорят у нас в России, был во дворе дома, а ванны солдаты перетащили из немецких казарм, — и началась баня. Солдаты так старательно мылись и стирали, что выкачали из колодца всю воду, и последней очереди моющихся пришлось носить воду из маленького канала, что протекал в парке.
В дивизионе были люди самых различных профессий, привычек и поведения, мастера своего дела и неумелые, еще только начинающие осваивать житейские правила. Был шофер высокого класса рядовой Колесников: его машина всегда была исправна, но он любил выпить, и часто его приходилось заменять другим. Узнав об этом, я вызвал его к себе. Колесников объяснил свое поведение так: «Отец и дед мои хорошие специалисты по металлу, зарабатывали хорошо, но и выпить любили, а я иду по их пути. Товарищ майор, я не буду подводить вас, и если я пьян, то пусть меня поставят на голову и выльют на меня ведро воды, я сразу стану нормальным». Так однажды и получилось в теплый апрельский день. Надо ехать вперед, а командир батареи бежит ко мне — Колесников пьян. Я порекомендовал «освежить» Колесникова, и он так и сделал. После окончания войны Колесников, увидев меня в парке, опять обратился ко мне: «Товарищ майор, вот я всю войну прошел, а награды нет». Отвечаю ему, что с такими нарушениями дисциплины не награду ему надо давать, а отправлять в штрафной батальон. Он ответил с задором: «А вот давайте спорить, что пить я не буду больше, а получу орден. Не верите? Вот увидите!» Спорить я с ним не стал, но мало верил, что он за свою службу уже в мирных условиях добьется награды. Но я оказался неправ: чуть позже я расскажу, как он заработал высокую награду.
После первомайских праздников в расположение дивизиона перевели всю бригаду — Вознюку понравился этот военный городок. Наш дивизион уплотнили, и мы отдали половину барака 1-му дивизиону. Теперь все бараки были заняты бойцами бригады. Штабные офицеры расположились в прилегающих домах, в которых уже появились хозяева. Нас, командиров дивизионов с ординарцами, поселили в один барак, и меня назначили старшим по бараку. Вое боевые машины поставили в одном месте, рядом транспортные и легковые штатные машины. Шоферы и расчеты мыли, чистили, подкрашивали свои машины. При въезде в парк поставили шлагбаум, а перед въездом в стороне оборудовали мойку для машин. Неисправные машины передали в мастерскую бригады для ремонта, а текущий ремонт выполняли составом своих дивизионных автолетучек. К этому времени наша походная автолетучка была хорошо оснащена всем необходимым даже для капитального ремонта. В нашей автолетучке был сержант Труш, высокий специалист по машинам. Он взялся за ремонт бензовоза. Задний мост «ЗИСа»-бензовоза был изношен, и Труш решил заменить его новым, подобрав его от иномарок. Найдя задний мост от «Фиата», его приделали к «ЗИСу», сделав это быстро и качественно.
Организацию питания теперь взяли на себя хозяйственники бригады. Офицерская столовая развернулась на базе нашей столовой, а для личного состава подготовили бывшую немецкую солдатскую кухню, убрав из котлов загнившую пищу. Узнав о стаде коров в нашем дивизионе, комбриг приказал сдать его в распоряжение помпохоза бригады майора Хейфица. Офицеров кормили хорошо. Рядовому и сержантскому составу готовили первое мясное, а на второе перловую кашу. Ее никто не ел: сидят бойцы перед мисками с кашей, но кашу и не пробуют. Наш комбриг Лупанов сердился, требовал от нас, чтобы бойцы ели, но это на бойцов не влияло; дневная порция каши оставалась нетронутой. Скоро стали делать так; каша варится, а двое солдат роют в углу парка яму, куда и относят горячую кашу. Вместо второго солдаты доставали свои запасы копченостей; было у них и винцо, они подкреплялись им, прячась от своих командиров.
Командир 1-го дивизиона, следуя нашему примеру, тоже разжился двухъярусными легкими койками для своих солдат. Но еще не закончилась война, как в бригаду, а потом в наш дивизион опять прибыл следователь из военной прокуратуры фронта — тот самый, что приходил ко мне в Вене. Он предъявил мне обвинение в похищении из частного австрийского госпиталя двухсот солдатских дюралевых коек. Маршал Толбухин приказал немедленно расследовать этот случай и строго наказать виновных. Я объяснил следователю, что койки мы взяли из немецкой казармы здесь, в военном городке, — но он показал мне записанный номер машины, что увезла койки из госпиталя. Номер был нашей грузовой машины. Начинаем распутывать эту историю; с помпотехом уточняем, что эта машина находится на ремонте в мастерской бригады. Идем туда, нашли шофера, и он доложил: машина, как прибыла в мастерские, сразу была разобрана для ремонта, а номер снят. Следователь установил, что номер нашей машины был временно прикреплен к машине 1 -го дивизиона, на которой ездили добытчики коек. Как все кончилось, я уже не интересовался. А дело было так: командир бригады очень хотел, чтобы 1-й дивизион был первым по всем статьям. Для этого он перевел моего замполита в 1-й дивизион, а в наш — замполита-капитана из того дивизиона. Мы по многим статьям были лучшими; больше стреляли, меньше несли потерь, лучше у нас было со сдачей тары от снарядов, лучший парк и машины, лучшая Ленкомната, лучшая дисциплина среди личного состава, лучшее его размещение, питание, хорошо организованная учеба. И вот командир 1-го дивизиона, пробивной еврей, начал давать комбригу советы, как обойти наш дивизион. Погоня за лучшим размещением рядового состава и привела его к нечестной операции в приобретении коек. Выяснилось, что предложение использовать номер нашей автомашины в похищении коек дал мой бывший замполит.