– Эй! Алеша Бульбович, заколебал ты уже, наркоман хренов, сам не спишь и другим не даешь. Возьми у меня сигарету в правом кармане и вали из палатки….
Гарбуль радостно вскочил и, ловко обшарив карманы Кирилловых штанов, выудил оттуда мятую пачку нехитрых солдатских сигарет. Осторожно вытащив одну, он положил пачку на место и ласково промурлыкал в сторону накрывшегося с головой друга:
– Вот ты – человек, Кирилл, и настоящий друг. Покосившись на Дему, язвительно добавил: – Не то, что некоторые пионеры Чувашии. Можно, Кирюха, я тебя поцелую?
– Конечно, – одеяло кровати верхнего яруса откинулось, и белорусскому взору открылась добротная уральская попа.
– Тьфу! Эх ты, Кирюха,… – только и вымолвил Алексей и, нашарив в карманах спички, бесшумно вышел из палатки.
Ночь была звездной и молчаливо-холодной. На задней линейке первого батальона вдоль закрытых дверей каптерок неторопливо прохаживался часовой. Страдальчески прячась в воротник сильно поношенного несколькими поколениями солдат бушлата, он безнадежно мечтал лишь об одном: чтобы эти два часа, отпущенные ему на вахту, пролетели, словно две минуты.
Поглядев на часового, Алексей поморщился, вспомнив вчерашнюю бессонно-караульную ночь. Прикурив, он сел на скамейку и с удовольствием затянулся, прикидывая в уме, все ли он уложил в свой рюкзак. Если завтра в горах окажется, что он что-то упустил…… Нет, об этом лучше не думать. А о чем же тогда думать? Алексей вспомнил отца, и горькая досада вновь колыхнулась в его сердце: «Ну что ему стоило оставить меня служить в Союзе? Полковник Комитета государственной безопасности! Один телефонный звонок – и военный комиссар за честь бы посчитал прогнуться перед отцом. Ан, нет! Папа на принцип пошел. То, что я совершил непоправимую ошибку и виноват по уши, слов нет. Если мой потомок когда-нибудь исполнит нечто подобное, то я не знаю, что с ним сделаю.… Но в Афганистан! Засунуть в это пекло родного сына!»
Алексей с болью вспомнил, как рыдала бедная мать, умоляя отца изменить свое решение, но тот был непреклонен. Пойдет служить в Афган, и точка.
«А как хорошо мне жилось!» Глубоко затянувшись, Алексей мечтательно закрыл глаза. …Университет, набитый умопомрачительными девчонками, желтое такси, рестораны, полные карманы «капусты».… Из-за денег, собственно, и залетел, чтоб им пусто было. Не приносят они счастья, ой не приносят, за обладание ими тоже приходится платить, но уже более серьезными вещами.
Выбросив окурок в стоящее возле скамейки ржавое ведро, Алексей встал и, зевая, потянулся. Он уже собрался было уходить, как неожиданно ему послышалось легкое шуршание между палатками первого и второго взводов. Алексей осторожно заглянул в узкий проход и увидел сидящего на земле и дрожащего от холода Максима. На секунду белорус опешил, точно такую же картину он уже видел.
Несколько месяцев назад, когда они только-только пришли в роту из учебного центра, лейтенант Гладышев построил вновь прибывших солдат у палатки первого взвода и, поднеся к глазам измятый список, громко зачитал четыре фамилии:
– Сабуров.
– Я!
– Гарбуль.
– Я!
– Веденеев.
– Я!
– Горохов.
– Ну, я.
– Шаг вперед, шагом марш!
Названные бойцы, неуверенно поправляя висевшие за их спинами выгоревшие на солнце рюкзаки, вышли из строя.
– Все перечисленные зачисляются в первый взвод первой роты, – сказал, как приговорил, лейтенант и, убрав мятый список во внутренний карман зеленой униформы, добавил: – В палатке доложитесь о прибытии старшему сержанту Фандюшину, он вас разместит.… Удачи, воины, – участливо улыбнулся он, – она наверняка вам понадобится.
Когда лейтенант вместе с нераспределенной по взводам молодежью скрылся из виду, оставшаяся у палатки первого взвода четверка, бросив рюкзаки в пыль, неуверенно закурила, не решаясь начать новую, неизвестно что сулящую им шнуровскую жизнь. Обсуждая будущие перспективы, все сошлись на одном: хлеб-соль за обшарпанной дверью взводной палатки им, скорее всего, не предложат, а медовых пряников – и подавно.
– Я слышал про этого Фандюшина, – как всегда, спокойно, без всякой паники, доложил друзьям Кирилл, – просто зверь, а не дембель. А еще у него друг есть – башкир, тот вообще убийца.
– Да ладно, не пугай, – почесал свою рыжую голову вечно улыбающийся Горохов, – пуганые. Вместе держаться будем дружно и хрен на них положим. Подумаешь, дембеля, один год разница.
– Не скажи, Серега, – задумчиво произнес Гарбуль, – год в Афганистане – это вечность. Не можем мы на них «забить», потому как в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Положено шнурам до года – шуршать, значит, будем шуршать. А вот когда свое отлетаем, тогда и будем права качать, а пока мы бесправные.
– Прав Бульба, – поддержал Гарбуля Максим, – не стоит нам в бутылку лезть. Кто мы такие? Шнуры зеленые, а эти ребята все-таки уже двенадцать месяцев воюют, Афган топчут, «духов» рвут как грелки, награды боевые имеют.
– Как хотите, – сплюнув сквозь зубы, подвел резюме рыжий как огонь Горохов, – я свое мнение высказал. Мне все едино: что «духи», что офицеры, что «эти ребята», я и один могу восстать. Ну что, пошли, что ли? – уже не так уверенно предложил он.
– Пошли….
И они вошли в палатку. Уже через полчаса Максим получил от Фана первую затрещину и, глотая слезы обиды, сидел точно в такой же позе и на этом же самом месте….
– Вот это номер! – удивленно выдохнул Алексей и присел на корточки рядом с другом. – Макс, ты что, с ужина тут сидишь?
Не поднимая головы, Максим утвердительно кивнул.
– Да ты околел весь! На, возьми, – Алексей снял с себя бушлат и накинул его на дрожащие плечи товарища. – Что случилось, Макс? Ты почему не в клубе?
– Леха, скажи честно. Вы меня, наверное, сволочью считаете? – глядя в землю, тихо спросил Максим. И сам себе ответил: – Ну и правильно. Другого я и не заслуживаю.
– Знаешь, Макс, – улыбнувшись, сказал Алексей, – давеча за ужином гляжу я в твои радостные глазенки, а сам думаю: ну не твое это – на гитарке бренчать. Ты же десант от бога, не сможешь ты в музвзводе, затоскуешь. Кто тебя окружать там будет? Горнисты слюнтястые да чистоплюи манжетные. Как с такими дружить? Не твоя это атмосфера. Знал я, что вернешься ты, чувствовал,… – Алексей положил руку на плечо Максима. – Никто из нашего призыва тебя не осуждал. Дембеля гундели, конечно, но наши ребята ни одного кривого слова в твой адрес не отпустили. По крайней мере, я не слышал.
– Получается, что ты меня знаешь лучше, чем я сам себя. Я ведь до последнего был уверен, что уйду, – усмехнувшись, сказал Максим, затем добавил: – И ушел бы, если б не Фан.
– Фан? – удивленно переспросил Леха. – Застращал, что ли?
– Ты знаешь, совсем нет, к этому я был готов. Слова нашел для меня неожиданные, – задумчиво произнес Максим, – словно разбудил он во мне что-то. Вот такие дела.