«На этот вопрос тебе никто, кроме тебя самого, не ответит. И вот что ты еще должен знать: в эту минуту тысячи людей умирают на операционном столе, оплакивают своих погибших детей, приставляют дуло к виску, гибнут под колесами грузовиков, задыхаются в дыму пожаров, а ты дышишь и имеешь благую возможность смотреть на солнце. Помни об этом…»

Открыв глаза, Максим изумился открывшейся перед ним картине мироздания. Все становилось на свои заранее определенные места. «Неужели, чтобы все это понять, мне надо было подойти к этой опасной черте?»

Точно! Не испив чашу страданий, не получишь сокровенного знания. Только преодолевая испытания, можно научиться читать этот Мир.

– Двери, – твердо сказал себе Максим и, уверенно встав с колен и выпрямив спину, пошел своей дорогой. Где она кончится, он не знал, но родившаяся в нем вера в безупречную справедливость мира высушила его слезы и вселила в него доселе неведомую жажду Жизни. И теперь он знал наверняка, это великое желание возродит его десантный дух, веру в себя и способность бороться за то, что раньше давалось ему просто так, – возможность Жить.

ДВЕРИ

А что в этой жизни дается без борьбы? Или смерть, или победа, третьего не дано.

Юлиан Семенов

Максим Веденеев, лежа на самом верху овальной, покрытой выцветшей сухой травой сопки, влажными глазами, не моргая, глядел на свой родной, искореженный страшным взрывом БТР. День медленно угасал, и потерявшее силу солнце, напоследок облизывая островерхие вершины окрестных гор, неохотно сдавало позиции, унося с собой свет и тепло. Становилось прохладно….

До макавинской дороги Максим добрался уже несколько часов назад. Лежа на господствующей над округой возвышенности, он прекрасно видел грунтовую дорогу, разрезанную поперек серебристой лентой быстрой афганской реки. Видел он и каменистый обрыв, с которого утром свалился в воду. «Утром?! Неужели весь этот кошмар случился со мной сегодня утром?» Ему казалось, что вдоль этой реки он шел вверх по течению всю свою предшествующую этому моменту жизнь. Странная штука время. Порой кажется, что оно бежит, как олимпийский спринтер на дистанции, а иногда оно медленно застывает, давая тебе шанс что-то сделать еще сегодня, потому что завтра может и не наступить…

Его зеленый БТР, металлической остывшей громадой брошенный умирать на обочине этой забытой богом грунтовки, казался ему единственным родным существом в этом диком и чужом краю. Отлетевшее после подрыва заднее колесо черной таблеткой лежало в двух десятках метров от взорванной машины. Глубокая полутораметровая яма, вместилище смертельного фугаса, пустой глазницей зияла по самому центру этой роковой для первой роты дороги. Повсюду были видны следы боя. Наверняка после того, как взорванный БТР на скорости подбросило в воздух, «духи», воспользовавшись внезапностью момента, обрушили шквал огня на растерянных бойцов.

То, что моджахеды обстреливали колонну с его сопки, Максим понял по валявшимся рядом с ним китайским гильзам. Это было самое удобное, тактически грамотно выбранное место для засады. С этой возвышенности пересечение реки и дороги было видно как на ладони. Противоположный берег реки простреливался ими практически в упор, а сама река служила прекрасным естественным заслоном для контратаки шурави.

«Вот суки! Какие хитрые суки!»

Максим вспомнил, как в учебке им, еще не обстрелянным курсантам, рассказывали о характере афганцев, с которыми вскоре придется воевать.

Слава об изощренной коварности этих детей гор со времен Александра Македонского не увядала на Востоке. Многие сильные державы завоевывали Афганистан – по крайней мере им так казалось. Когда военные армады македонцев, персов, англичан пересекали границы этого горного края, оказывалось, что завоевывать здесь нечего и некого. Равнины и поля – это десять процентов всей страны, а поймать в родных горах местного жителя – то же самое, что отыскать черную кошку в темной комнате. Попробуй побегай по этим горкам. Да и нужно ли? Как пел поэт – «зачем идете в горы вы?..» А суть их коварства заключается в том, что афганец никогда не покажется тебе враждебным. Днем ты увидишь в поле спокойного улыбающегося крестьянина, допотопной мотыгой смиренно обрабатывающего свой клочок глинистой земли. Он заверит тебя в вечной братской дружбе, скажет тебе, что «духов» в кишлаке отродясь не было, примет в подарок мешок русской муки, а ночью, выстрелив тебе в спину, с удовольствием сделает зарубку на своем «буре».

По разбросанным по обочине дороги помятым панамам, раздавленным фляжкам и окровавленным перевязочным пакетам Максим понял – батальон попал в жестокий переплет.

Пока он без сознания плыл вниз по реке, здесь была беспощадная рубка. Ребята хлебнули сполна. За все время пребывания Максима в Афганистане в такую засаду он еще ни разу не попадал. Но «духам» тоже досталось. У подножия этой пологой сопки Максим видел петляющие неровной полосой кровавые следы. Видно, отходя восвояси, «духи» тащили с собой смертельно раненных братьев. Своих на поле боя они не бросали. Но не это занимало мысли Максима – куда же ушел батальон? От ответа на этот вопрос зависела его судьба. Варианта было два: или батальон вернулся в бригаду, или, зализав раны, ушел на макавинскую равнину выполнять «барьерную» задачу.

Максим лег на спину и, закрыв глаза, попытался сосредоточиться. До бригады километров пятьдесят, до равнины пятнадцать. Идти обратно придется через Акпай, и только по ночам, а днем маскироваться и отлеживаться. Кругом полно «духовских» кишлаков, еды нет, от воды тоже придется уйти. Больше десяти-пятнадцати километров за ночь не пройти. Минимум четверо суток. Нереально. Если же рискнуть и уйти на макавинскую равнину, то по дороге попадется только один небольшой кишлачок, стоящий в предгорной зеленке, который можно обойти, немного поднявшись в горы. Завтра ночью буду на месте. Но, если батальона там нет, тогда все. Обратно мне уже не дойти.

Отчаяние вновь овладело израненной душой. «Господи, что делать-то? Помоги.… Как мне быть? Подскажи, пожалуйста, всю жизнь рабом твоим буду.… Надо помолиться, – твердо решил комсомолец Веденеев. Он встал на колени, обратил свой взор в сторону заходящего солнца и левой рукой перекрестился справа налево. – Ну почему же меня в школе не научили молиться? Учили географии, литературе, истории партии, еще множеству разных нужных и не очень вещей, но почему же меня не научили разговаривать с Богом? Чувствовать его поддержку и любовь.… Как мне это сейчас необходимо – мне только это сейчас и необходимо. Все знания, накопленные мной ранее, бесполезны сейчас. Нужно что-то другое, более тонкое и невидимое простым глазом, спрятанное глубоко внутри и зовущее, зовущее, зовущее……

Господи! Подскажи мне правильный путь, сделай так, чтобы я не ошибся сегодня, ведь исправить свою ошибку я уже не смогу, расплатой за неправильный выбор будет смерть, а я только начал понимать и ценить жизнь, я начал хотеть жить. Господи, дай мне……»

«Да сколько же можно тебе давать? Почему же ты решил, что основа молитвы – это просьба?»

«А как?»