— К этому вопросу мы еще вернемся. А на сегодня, я полагаю, хватит. День, как у вас, так и у нас, прямо скажем, был нелегким, надо отдохнуть.
Я вызвал вахтеров, пока они шли, Барников поинтересовался биографией Костина. Она оказалась очень краткой, как капля воды похожей на биографии незаурядных молодых людей, выходцев из рабоче-крестьянской среды, перед которыми советская власть широко распахнула двери для творческого проявления их способностей и талантов. Из двадцати четырех лет, прожитых Костиным, четырнадцать ушли на получение образования — сельская школа, школа крестьянской молодежи, техникум, институт, И все эти годы, за исключением учебы в сельской школе, он находился на полном обеспечении государства. Война застала Костина на номерном заводе, где он, имея диплом инженера-конструктора с отличием, активно включился в производственную деятельность, внес ряд предложений по усовершенствованию технологического процесса производства, был на хорошем счету, отличался трудолюбием и настойчивостью, много работал над повышением своих знаний, мечтая о получении ученой степени кандидата технических наук. В коллективе, по его словам, пользовался авторитетом, являлся членом бюро цеховой комсомольской организации.
Когда Костина увели, Барников спросил:
— Ну, как считаете, можно ему верить.
— Я думаю, Владимир Яковлевич, что можно. Правда, это только первое впечатление, предстоит еще многое выяснить.
— То-то и оно.
Прохаживаясь по кабинету, Барников продолжал:
— Главное взять Лобова, тогда станет все намного яснее. А вот как это сделать лучше, предстоит еще подумать. Лучшим вариантом было бы пустить на встречу с Лобовым Костина, чтобы узнать, кто его «дружки», но боюсь, что руководство не пойдет; он ведь не сам пришел, хотя и говорит, что имел такое намерение, а был захвачен с уликами на месте приземления. В этих случаях изве стная тебе директива, принятая в условиях осадного положения Москвы, требует проведения быстрого расследования и передачи дела в военный трибунал, который по законам военного времени, как правило, выносит суровый приговор, вплоть до высшей меры наказания, приводимый в исполнение публично в районе захвата шпионов. Поэтому ситуация здесь сложная, тем более, что нам еще неизвестно, где Костин находился в течение трех суток после приземления, с кем встречался, что делал. Все это предстоит еще выяснить, а время поджимает. Сегодня началось уже двадцать первое, до двадцать третьего, когда выйдет на место встречи Лобов, осталось, можно сказать, всего ничего. В общем, так: сейчас отдыхайте, а утром оформляйте документы на арест Костина и приступайте к его допросу. Сосредоточьте внимание на выяснении главных вопросов: как попал в плен, когда, где и при каких обстоятельствах был привлечен к сотрудничеству с гитлеровской разведкой, выполнял ли какие-либо ее задания ранее, где находился, с кем встречался и что делал в период с 16-го по 20-е мая, то есть с момента приземления на территории СССР до задержания.
Впрочем, я не исключаю, закончил Барников, что руководство может принять решение о передаче дела в следственный отдел.
— Но как же тогда, Владимир Яковлевич, с основным вопросом — привлечением Костина к участию в наших мероприятиях? Мне думается, что дело весьма перспективное. Первая радиограмма уже ушла. Немцы успокоились, будут ждать результатов работы. Да и агентам, судя по всему, они верят.
— Все так, все правильно, но решать уравнение со многими неизвестными при наличии ограниченного времени тоже не резон. Таких возможностей еще будет много. Короче, давайте отдыхать, утро вечера мудренее.
По уходе Барникова я незамедлительно лег спать. Несмотря на насыщенность минувшего дня событиями, сильно будоражившими сознание, усталость взяла верх, и я сразу же крепко уснул.
Проснулся в начале восьмого, откинул шторы с окна, открыл форточку и снова лег на диване. Вставать не хотелось. Ворвавшийся в окно солнечный луч упал на висевшую на стене карту, осветив район Петрозаводска. Невольно в памяти всплыли картины прошлого, связанные с жизнью и учебой в лесном техникуме этого города в тридцатые годы. Но стоило лишь перевести взгляд на письменный стол, как все эти видения моментально исчезли, уступив место мыслям о проблемах, связанных с делом Костина, которые надлежало решать сегодня. Пришлось быстро вставать, привести себя в порядок и наскоро перекусить в столовой и приступить к работе. Прежде всего, написал проекты постановлений об аресте Костина и избрания в отношении его меры пресечения — содержание под стражей, — исключающей возможность уклонения от следствия и суда. Передав их Барникову, позвонил дежурному тюрьмы и попросил доставить Костина на допрос. Оставшись с ним наедине, предложил ему сесть, взял бланк протокола допроса и как можно внушительнее сказал:
— Сегодняшний разговор, Сергей Николаевич, будет носить характер официального допроса. Поэтому прошу отнестись к нему со всей серьезностью и ответственностью, ибо то, что «записано пером, не вырубишь топором». Мы искренне хотим, чтобы вы были предельно откровенны и правдивы, рассказывали все начистоту, ничего не скрывая и не утаивая, какой бы горькой не была для вас та или иная история; говорю это из самых хороших побуждений, желая вам только добра. Ясно ли вам это?
— Вполне, спасибо.
Ответы Костина на вопросы анкетной части протокола полностью совпали с его прежними утверждениями, высказанными на предварительных беседах. Они не содержали никаких компрометирующих данных ни на Костина, ни на его родственные связи, и это обстоятельство радовало.
Закончив с анкетной частью, я, как советовал Барников, приступил к выяснению обстоятельств пленения Костина немцами и привлечения его ими к сотрудничеству с разведкой.
Они тоже оказались для меня не неожиданными, достаточно хорошо известными по делам захваченных ранее других вражеских агентов.
Рассказывая о пленении, он сообщил:
— Произошло это так. В первых числа июля 1941 года в районе Смоленска, наш батальон, входивший в состав 54-й дивизии, получил задание следовать в направлении станции Рудня и обеспечить ее оборону. Но достичь этой станции нам не удалось, так как на пути появились немецкие части, с которыми пришлось вступить в бой. Под давлением превосходящих сил противника мы были вынуждены отступить, потеряв связь со штабом своей дивизии и присоединившись к другим воинским подразделениям Красной Армии, также отходившим на восток. 10 июля стало известно, что мы попали в окружение. К концу июля, продвигаясь с боями в восточном направлении, батальон занял линию обороны в районе деревни Семеновка в 50 километрах севернее Смоленска. Немцы бросили против нас танки и предприняли мощную атаку с воздуха, разорвали нашу оборону и вынудили к беспорядочному отступлению. Со мной вместе оказались старшина из нашего радиозавода и два пехотинца. В окрестностях этой деревни в лесу мы отсиделись до вечера, а затем направились на поиск своих, плутали три дня, 30-го июля наткнулись на немецких автоматчиков. Ими и были взяты в плен. Сдались без всякого сопротивления, так как из-за длительного скитания без пищи и моральной подавленности, связанной с паническим отступлением, еле держались на ногах.