Ученые, исследовавшие проблему вампиров и паник, которые вызывали их атаки, не ограничивались тем, что бесстрастно фиксировали фабулу происшествий. Они искали ответа на вопрос о природе вампиризма как явления — собранные ими свидетельства были столь впечатляющи и авторитетны, что отпадали всякие сомнения в существовании вампиров как физического факта реальности. В соответствии с общим духом того рационального времени лучшие умы приходили к вполне материалистическим выводам — да, вампиры действительно существуют, но в их природе нет ничего сверхъестественного. Вампирами становятся лица, в силу болезни, истеричного состояния духа или общего истощения впавшие в летаргическое состояние и захороненные заживо. Но при таком подходе «вампирологи» эпохи Просвещения вынуждены были разрешать еще одну проблему — каким образом ожившие жертвы летаргии выбираются из гробов и могил наружу? Как они, умудряясь выйти и не повредить гроб, сохранить в целости склеп или могильный холм? Обойтись одним «рацио» никак не получалось — приходилось предположить, то вампиры временно обращаются то ли в жидкую, то ли в летучую субстанцию и вновь обретают целостность, просочившись наружу. Концепт более чем сомнительный даже по меркам того времени.
Тогда люди науки предпочитали считать, что акт высасывания крови упырями и вампирами существует лишь в легендах невежественных селян да в воображении пылких натур, пораженных страхом. Смерти лиц, контактировавших с вампирами после официального погребения, они стали объяснять инфекционным характером заболеваний или же тем, что сами пугающие слухи о вампирах порождают у впечатлительных душ сильнейшие волнения. Волнение ввергает все новых особ в летаргические состояния и даже способно причинить смерть! С помощью такого сложного логического построения «вампирологи»-рационалисты избегали однозначного ответа на вопрос о причине, принуждающей вампиров пить кровь.
Показателен текст Микаэля Ранфта из книги «De masticatione mortuorum in tumulis», изданной в 1725 году. Случай некоего Петера Плогожовица он анализирует следующим образом:
«Этот храбрый человек погиб внезапной насильственной смертью. Сама смерть, какой бы она ни была, могла спровоцировать у выживших видения, которые были у них после его смерти. Внезапная смерть породила беспокойство в семейном кругу. Беспокойство было в паре со скорбью. Скорбь приносит меланхолию. Меланхолия становится причиной бессонных ночей и мучительных снов. Эти сны ослабляли тело и дух до тех пор, пока болезнь, в конце концов, приводила к смерти».
Выводы ученого полны скепсиса — в случае смерти крестьянина родственники или знакомые, которые видели или трогали труп, в итоге умирали либо от того же заразного заболевания, что изначально унесло жизнь покойника, либо от безумного бреда, пребывая в котором они кричали, что умерший являлся им и пытал их различными способами [119] .
Действительно, теоретическим выкладкам схоластов присущи те самые схематизм и механистичность, которые вызывали живой протест литераторов-романтиков и отчаянных охотников на вампиров, не желавших расстаться с идеей о «темной», иррациональной или демонической природе вампиров. Только на таких условиях противостояние человека и вампира могло знаменовать собой гармонию двух систем: пока вампиры охотятся на людей, охотники выслеживают самих вампиров!
Идея борьбы с мировым злом, воплощенным в лице вампиров, оказалась настолько привлекательной, что увлекла огромное количество людей во всем мире — адресные справочники, базы данных и Интернет полны информацией об организациях и сообществах борцов с вампирами, вероятно, их число уже сравнялось с числом аналогичных организаций поклонников вампиров. Размах явления коснулся болезненно впечатлительных и даже психически неустойчивых людей, породив свои собственные «массовые психозы». Впечатляющий случай произошел в 1970 году, когда президент Британского оккультного общества Давид Фаррант, наградивший себя титулом «высокопреосвященство», в телевизионном интервью заявил, что на кладбище Хайгет замечен вампир ростом в семь футов. Сотни охотников за вампирами устремились в указанное место — неуправляемая толпа нанесла кладбищу существенный урон: могилы были разрушены, а трупы вырыты и изуродованы железными пиками. В результате «высокопреосвященство» предстал перед судом — его обвинили в разрушении кладбища, посещении склепов на священной земле кладбища и осквернении останков, «что явилось попранием религии, приличий и морали и привело к скандалу». Констебль доложил, что при осмотре жилища самозваного «истребителя вампиров» у окон и дверей была обнаружена рассыпанная соль, а в изголовье гроба висел большой деревянный крест. Фаррант признал, что проводил оккультные собрания на кладбище Хайгет, но отрицал все остальные обвинения и в итоге был приговорен к лишению свободы на пять лет [120] .
Менялись охотники на вампиров — совершенствовались и сами вампиры. Их число росло с каждым новым фильмом, с каждой изданной книгой или комиксом, с каждой выпущенной игрушкой. Под влиянием романов-фэнтези и компьютерных игр вампиров стало принято рассматривать как представителей многочисленных социальных сообществ с разветвленной иерархией, а «истребители вампиров» неизбежно превратились в объект конспирологических домыслов и «городских легенд». Современные авторы представляют их как последователей древних орденов, восходящих к тамплиерам и иллюминатам, со своим специфическим кодексом поведения и внутренними законами. Чтобы избежать массовой паники или из более серьезных эзотерических причин, «охотники на вампиров» действуют тайно, под прикрытием официальных организаций — в их арсенале теперь не только дреколье, затрепанный томик с заглавием «Молот ведьм» и серебряные пули, но и своя собственная, древняя как мир, белая магия…
Именно такими предстают бесстрашные истребители вампиров — «воины света», действующие под вывеской «Горсвет» в романах Сергея Лукьяненко и первом отечественном вампирском экшене — дилогии «Ночной дозор» и «Дневной дозор».
Стоп-кадр: дилогия «Дозоры» — проект начинался под названием «Москва вампирская» и не предполагал особого размаха, но, кажется, само прикосновение к мистической теме противостояния темных (среди которых много вампиров) и светлых магов запустило вселенские механизмы — фильмы превратились в первые полномасштабные блокбастеры, снятые в России. При довольно скромном бюджете — на каждый из фильмов было истрачено чуть больше четырех миллионов — картины превратились в безусловных лидеров по кассовым сборам — только «Дневной дозор» собрал за два месяца проката более 34 миллионов долларов, — чем заинтриговали западных продюсеров. Лента была снабжена английскими титрами, незначительно трансформирована и с успехом представлена европейским и американским зрителям. Фильмы, существенно отличавшиеся от литературной основы, вызвали живую дискуссию в фанатских сообществах и стали основой для масштабной компьютерной игры. Смещение акцентов в сценарии приблизило события картины к традиции «городских легенд», жанру, заведомо обреченному на успех. Тщательно проработанное цветовое решение, великолепная актерская игра, спецэффекты — вполне новаторские по меркам российского кинематографа первой половины нулевых — эффектно оттенили тему глобального противостояния «света» и «тьмы», подхлестнули волну интереса к вампирской тематике и превратили Антона Городецкого (Константин Хабенский) в главного российского «вампироборца».