Но и тёти Бронина дверь упорно не открывалась. Они, было, собрались уходить, когда за соседней дверью глухо и недовольно спросили:
— Кого чёрт тут носит?
— Чёрт? Никого не носит. Мы сами пришли, — растерялись девочки.
Они переглянулись и хотели уже уйти, но тот же голос спросил:
— Кто это мы?
— Мы к тёте Броне. Откройте, дяденька.
— Я вам не дяденька.
— Ну, не дяденька. Мы хотели спросить у тёти Брони. Мы можем ей чего-нибудь принести. Мы тимуровки…
— Эка, хватились, тимуровки! Прибрал господь её на прошлой неделе. Хватились!
— Куда прибрал? — не поняла Майя.
— Ну, вылитая чукча — будто не в городе живёт. Куда сейчас прибирают? Раньше додуматься надо было за водой сходить. Или протопить. Ходют тут всякие… тимуровки, выглядывают, что плохо лежит. И так злодей Софроныч уволок Бронины карточки. Как просила её перед смертью отдать мне, ведь всё равно помирает… Нет, упрямая, выжить надеялась. А этот дворник, песье отродье, сказал, что их сдавать надо. Брешет, выжига. Знаю, как они сдают с Черпаковым — себе в карман. Жиреют на людском горе, нехристи. Я так ослабла, а они…
Продолжая говорить, женщина ушла в глубь квартиры.
— Какая злая. А говорит, ослабела. Видишь, как одной неприятно ходить по квартирам. Софья Константиновна рассказывает такие ужасы, что мама не хочет меня никуда пускать. И говорит, чтобы я ходила подальше от парадных и подворотен. Говорит, что…
Майя замолчала.
— Что?
— Говорит, что могут запросто уволочь!
— Куда? — с тихим ужасом простонала Маня.
— Не знаю, — огрызнулась Майя. — Что ты ко мне пристала? Она говорит, что на студень. Савина сказала — на мыло. Как могла хорошая тётенька умереть, а эта злая…
— Да, — согласилась Маня. — Разве она сама у неё не могла протопить?
Несмотря на неудачи и грустное известие, они возвращались с заднего двора с чувством исполненного долга. Появилась робкая надежда. Они подумали, кажется, об одном и том же.
— А что, вполне может статься, — неуверенно проговорила Маня, неловко загребая валенками. — Правда?
— Вполне, — с охотой согласилась Майя.
Робкая надежда исчезла. Потом накатила волной и мгновенно определилась в чёткую ясную мысль: хозяина не отыскать, значит, отдавать карточку некому.
— Ты это что распрыгалась в своих санях? Потеряешь.
— Это валенки. А ты что веселишься?
— Ничего не веселюсь. Я сегодня хлеб отдам вам, себе оставлю для котёнка. А завтра…
Тут Майя поперхнулась. Она увидела дворника.
Он шёл от ворот им навстречу. Худой, востроглазый, с тусклой нечищеной бляхой на грязном дворницком фартуке. В руке дворник держал широкую деревянную лопату для снега.
— Когда он нужен… А когда уже не нужен!
Они в растерянности остановились. Дворник неумолимо приближался. С узкой тропинки не улизнёшь. Очутишься в сугробе, из которого и до вечера не выберешься. Они вытянулись на самом краю, остолбенело глядя на дворника.
— Софроныч, — неожиданно для себя сказала Майя, когда дворник поравнялся с ними.
— Чего надо? — неласково буркнул он. — Умер кто? В какой квартире?
— Нет, что вы! — испугалась Майя. — Нет, конечно, умерла добрая тётенька.
— Умер — не умер. Надо чего? — колючие глаза дворника не мигая уставились на Майю.
— Скажите, кто в сорок восьмой квартире проживает. И ещё в восемнадцатой. Списки убрали, а раньше мы бы не спрашивали…
— Раньше бы не спрашивали, — эхом отозвалась Маня.
— Они за стеклом висели под аркой, никому не мешали, — вежливо продолжала, до смерти напуганная злым видом дворника, Майя.
— Они за стеклом висели, — снова отозвалась Маня.
— Вам пошто знать? Может, вы есть шпионы? Может, вы есть воры? Хотите обворовать чужую квартиру?
Дворник прищурил глаза, и они у него стали острыми и узкими шипами.
— Мы не шпионы, — стала уверять Маня, прячась за Майю. — Мы пионеры, мы учились в четвёртом классе… Мы…
Маня замолчала под взглядом дворника.
— В военное время нельзя спрашивать про военные тайны.
— Может быть, управдом знает?
— Не знает.
— А участковый Сергей Иваныч?
— Ушёл на фронт.
— Милиция вся ушла? — не поверила Майя.
— Кому надо, тот ушёл. Опять расспросы про военные тайны? Вот отведу, куда следоват…
— Мы не шпионы. Я — Женя. А это — Оля. Нет, не Оля…
— Запуталась, своих имён не знают! Придётся отвести вас в тюрьму. — Дворник сдвинул брови, они сделались треугольниками. — Вон идёт военный. Сдам вас, и дело с концом.
— С каким концом? — эхом отозвалась побледневшая Маня, выглядывая из-за Майиной спины.
Майя оглянулась. Сквозь решётку скверика виден был идущий военный.
— Мы не шпионы, — глядя на приближающегося военного, забормотала Маня. — Мы ищем, кто потерял целую хлебную карточку, мы…
— Стоп, это уже разговор! Какую, говоришь, карточку нашли? Покажь! Я власть!
Дворник цепко вцепился в Майю. Глаза широко открылись, брови уползли под шапку.
— Покажь. Я должен знать. Может, она фальшивая. Может, уворовали? Кому говорю!
Он тряхнул Майю за шиворот пальто.
— Не фальшивая, — стала уверять Маня. — По ней хлеб дали. Разве по…
— Молчи, дура. Ничего я не находила!
Майя спиной изо всей силы толкнула подругу. Та мешком осела в рыхлый сугроб.
— Не нашла? Давай, скважина, а то башку вместе с шеей откручу, — шипел дворник. — Добром лучше отдай!
Холодные руки зашарили по Майиному телу, вывернули наружу карманы, потом цепкая тощая рука стала шарить у неё за пазухой.
А там, в потайном кармане, лежала свернутой найденная карточка. Майя остервенело рванулась.
— Стой, скважина, стой, паршивка!
В распахнутом пальто она мчалась на улицу. Пока не налетела на человека. Это был тот самый военный, и он намеревался свернуть в ту же парадную.
— За тобой вся фашистская свора гонится? — вежливо поинтересовался военный, потирая руку, ушибленную Майиной головой.
Испуганно отпрянув, она поскользнулась и упала бы, если бы этот же военный не подхватил её. Сконфуженная, растрёпанная, она попыталась застегнуть пальто, а сама не мигая уставилась в лицо военному. Она узнала его. Это был улыбающийся Арвид, сын Эмилии Христофоровны.
— Это вы? — смутилась Майя.