— Меня повел на язычников мой господин, благородный рыцарь барон фон Кетсенворд!
— А ведомо ли тебе, дворянин ливонский, что ступая на земли здешние, крестоносцы первые клятву на верность Великому Князю Всеволоду принесли?
— Это ложь!
— А ведомо ли тебе, дворянин, как Великий Князь Александр повелел с немецкими рыцарями поступать, клятву сию преступившим? Как человек государев, руку и волю царя Ивана Васильевича в здешних землях исполняющий, приказываю: кат, десять плетей клятвопреступнику!
Палач с готовностью взялся за кнут, и молодой дворянин, явно не привыкший к подобному обращению, взвыл от боли. Отсчитав десять ударов, Зализа продолжил:
— А теперь, тать, пойманный на месте, внимай со тщанием и над словами моими подумай. Хочу я знать, ведомо ли тебе, как и каким путем пришел сюда разбойный отряд, сколько в нем было воинов, где они поставили свой лагерь, не уходили ли еще какие рати в иные места Ижорского погоста. Размысли, прежде чем ответить, ибо ложь я изобличу и отвечать за нее заставлю по всей строгости.
— Ты можешь жечь меня на огне, язычник, но братьев своих я не выдам! — гордо ответил оруженосец.
Зализа, поняв, что допрос получится долгий, прикрыл глаза. У него ныло плечо, рука, он устал не меньше всех остальных бояр, и вместе с ними завтра ему предстояло мчаться на Гдов, снимать с него осаду. А тут вместо простого разумного латника на дыбу попал излишне отважный юноша.
— Я все спрошу, Семен Прокофьевич, — неожиданно предложил воевода. — Чай, не первый год ратным делом занимаюсь. Испрошу все в подробности. Иди, Семен Прокофьевич, отдохни.
* * *
Деревня Бор с высокой каменной церковью, высокой земляной китой, со своим воеводой, государевым кабаком, охраняемым стрельцами от женщин и малых детей, без особого труда смогла дать приют четырем сотням бояр и тысяче их лошадей. Разве на постели уложили только раненых — уцелевшим в битве воинам пришлось устраиваться на ночлег на полу. Впрочем, после трудного дня возможность снять тяжелый доспех, поесть свежих пирогов и расстегаев, запить их горячей куриной ухой, заснуть в теплой избе сама по себе была в радость.
Но шестнадцать витязей получили приют совсем в другом месте: в обширном зале церкви, пропахшем воском и дымом, пред грозными очами, смотрящих с иконостаса святых над ними читал поминальные молитвы престарелый отец Филарет.
* * *
В сумерках к разбросанным по реке щитам гуляй-города подъехало восемь всадников. Первый из них, в длинном черном плаще, из-под которого выглядывал такой же черный меховой дублет и поблескивал на груди большой золотой крест, спешился и дальше двинулся в одиночку, осматривая тихое поле боя.
От берега до берега лед вперемешку покрывали сваленные кучами красные свиные туши и белые тушки гусей; лежали охапки длинных черенков и тюки тканей; остывали тела множества окровавленных лошадей, разбросанных вместе с упрятанными в кирасы человеческими телами.
Людей было больше всего — со смятыми шлемами и пробитыми нагрудниками, с разбитыми лицами и располосованными горлами, с вывернутыми в самых неожиданных направлениях руками и ногами, а то и просто невредимые внешне кнехты затихли, таращась в небо раскрытыми глазами. Вдалеке потрусили в сторонку низкие, вислобрюхие существа с поджатыми хвостами — волки. Они прекрасно знали, что означали звуки бряцающего по металлу металла и хлопки выстрелов: это означало, что в скором времени в таком месте появится много свежей еды.
Дерптский епископ дошел до места последней схватки, остановившись перед грудой рыцарских коней и их всадников с оторванными руками и головами, изломанными телами, огромными дырами в груди лошадей, покачал головой:
— Что же здесь случилось?
— Они скакали сюда, а их убили, — с готов ностью пояснил демон. — Сразу всех.
— Кто?
— Русские. Двое. Ты хочешь знать имена?
— Но почему они скакали со стороны Новгорода назад? Ведь сыну Кетлера следовало двигаться совсем в другом направлении? — продолжал недоумевать священник.
— Спроси их самих.
— Кого?
— Кого хочеш-шь… — зашелестел полой плаща демон Тьмы.
Человек медленно повел взглядом по льду и указал одетой в темную рукавицу рукой на лежащего вниз лицом оруженосца, у которого и руки, и ноги, и голова оставались на месте:
— Спроси его!
По реке подул ветер, сдувая снег с немногочисленных мест, оставшихся незалитыми кровью, смел его к молодому ливонцу и закружил над ним, образовав вокруг погибшего белесую стену. Внутри задрожал воздух, как это случается летом над раскаленными солнцем камнями, послышался долгий непрерывный хрип.
Из-за темных заснеженных елей голодным воем откликнулась волчья стая. Священник на мгновение отвлекся на них, а когда снова повернул голову к оруженосцу, тот уже стоял, неуверенно ощупывая воздух руками.
— Где я? — странным, булькающим голосом спросил он. — Что со мной?
— Назови свое имя, паж, — потребовал священник.
Юноша резко обернулся на голос, и епископ, содрогнувшись, увидел, что у него нет лица.
— Где я? — испуганно выкрикнул он. — Почему я ничего не вижу?!
— Ты ранен, — облизнув пересохшие губы, солгал священнослужитель. — Тебя привезли в мой дом. Расскажи, как ты… как тебя ранило?
— Я ослеп, да? — поднес к образовавшемуся на месте лица месиву ладони оруженосец. — Я ничего не вижу!
— Я не смогу помочь тебе, сын мой, если ты не расскажешь, как все произошло, — мягким, отеческим тоном произнес епископ. — Ну же, расскажи…
— Я… Я шел во втором ряду… Язычники сбили первого рыцаря с коня… Я хотел ударить русского над ним копьем, но промахнулся… потом… потом… Ни чего… больше ничего не было…
— Подробнее, — вспомнив речь, на которой он на протяжении полутора десятков лет общался с прихожанами, переспросил священник. — Расскажи мне подробнее, сын мой. Начни с того, как вы шли колонной по реке.
— Да, — немного успокоившись, кивнул оруженосец. — Мы шли по реке походным маршем, но тут горнист протрубил сигнал перестроиться в боевой порядок. Сверху начали падать стрелы. Одна попала моей кобыле в плечо, а еще одна мне в ногу. Но не глубоко. Она ударила в кость, и я ее сразу выдернул. А потом вдруг послышалось, — паж поднял голову и тонким девичьим голоском пропел: — «Солнышко!» И мимо нас сразу понеслись язычники. Их было много, и они постоянно стреляли. В меня опять попало. По руке. Разрезало рукав и ранило руку. И в кирасу попало, но не пробило. Только кольнуло в грудь.
— Дальше, сын мой, рассказывай…
— Язычники помчались дальше, стрелять перестали. Мы остановились и начали перестраиваться. Сзади русские принялись стрелять из мушкетонов, и господин кавалер Иван послал туда кнехтов. Мы выстроились в боевой ордер, но ждали, пока русские устанут. Они прорубились через ливонских пикинеров, вышли на чистый лед и остановились перед нами. Господин рыцарь приказал начинать атаку, и мы пошли вперед. Язычники испугались и побежали в разные стороны. Рыцари боковой линии повернули на них, я пошел следом… Но они сбили первого рыцаря с коня. Я хотел его прикрыть и поразить русского копьем…