Для разнообразия удавалось только крутиться с боку на бок, или пытаться заснуть — но она и так успела выспаться на десять лет вперед.
К раненой воительнице в доме привыкли, но это не значило, что хоть кто-то сидел с нею в светелке: у всех хватало работы и по дому, и по хозяйству. От беспримерной тоски девушка готова была на все — даже, по образцу далеких прабабушек, заняться вышиванием и плетением кружев, но не умела толком ни того, ни другого. Оттого появлению в светелке рыжего сына Евдокима Батова обрадовалась она от души.
— Здоровья тебе, боярыня, — низко поклонился он в дверях.
— О, Варлам?! — попыталась Юля сесть в постели. — Ты же с армией уходил?
— Нагнали мы ливонцев у Варяжского моря, — рассказал воин. — Посекли всех. Семен Прокофьевич ополчение сразу и распустил. Домой мы возвращались, вот я к тебе заехать и решил.
— Вот паразит! — охнула девушка. — Вот гад! Да нет, я не про тебя, Варлам, я про Росина. Ты значит, смог заехать по дороге, а он, гад не стал? Да ты заходи, не стой в дверях. Присаживайся…
Она немного сдвинула замотанную в лубок ногу, освобождая место.
— Благодарствую, боярыня, постель тебе обмочить боюсь.
— Чего-чего? — развеселилась Юля.
— Доспех холодный, потечет скоро.
Только теперь девушка обратила внимание на ажурную изморозь, покрывающую нагрудные пластины бахтерца и налипшую на стальные колечки кольчуги. Она поняла, что по мере согревания металла изморозь сперва превратится в воду, а потом начнет капать на пол.
— Какой ты морозный, боярин!
— А про боярина Константина ты зря наговариваешь. Добычу мы взяли большую. Он, видать, ее к вам в Каушту повез.
— Вот паразит! — еще больше возмутилась Юля. — Как в драку, значит, меня первую суют, а как добро делить — так побоку! Ну, Росин, ну, президент! Я ему ухо-то к столбу точно пришпилю!
— А хочешь, я тебя в Каушту отвезу? — неожиданно предложил боярин.
— Нет, не хочу. Я для тебя какое-нибудь другое желание придумаю.
— То не за зарок свой, — улыбнулся воин. — Я тебя просто так отвезу.
— А на чем? С моей-то ногой…
— Конь у меня заводной с собой. Спешить ноне некуда, я тебя на нем и доставлю.
— Так… — девушка опять задумчиво посмотрела на ногу, а потом решительно махнула рукой: — Вези!
Выехали они следующим утром. Боярин Варлам перевесил чересседельные сумки к себе, расстелил на спину заводного коня попону, положил Юлю ему на спину головой на круп, накрыл большой мохнатой медвежьей шкурой. Через шею жеребца перекинул широкий ремень, за который и закрепил лубок сломанной ноги.
— Так хорошо?
— На землю не скачусь?
— Не, — улыбнулся, оглаживая бороду, боярин. — Жеребец, он бабу чует, брыкать под ней не станет. Ластиться начнет. Так удобно тебе, боярыня?
— В общем, нормально, — признала девушка. — Как в поезде на верхней полке. Правда, полка немного уже будет. И потверже. И холодная. Но зато ровная.
— Это полати, что ли? — уточнил боярин.
— А что такое «полати»?
Сын Евдокима Батова с некоторым недоумением приподнял брови, потом молча поднялся в седло и взял в спрятанную в меховую рукавицу руку повод ее жеребца.
На улице стоял яркий солнечный день — совершенно чистое прозрачное небо, звенящий мороз, искрящийся множеством синих точечек наст. А под шкурой на мерно покачивающейся спине коня было тепло и уютно, и можно спокойно наблюдать за медленно проплывающими мимо заснеженными елями и высоко-высоко забросившими свои куцые растопыренные сучья соснами.
— Боярыня, а где ты так стрелять научилась? — поинтересовался воин.
— Если я начну рассказывать тебе про детскую спортивную секцию, спортивно-юношескую школу и всякого рода сборы, то это получится очень долго и нудно, Варлам. К тому же, подозреваю, кроме слов «лук» и «тетива» ты все равно ничего не разберешь. Сам-то где тренировался?
— Не знаю, боярыня, — пожал плечами ратник. — Сколько помню себя, всегда стрелял. Маленьким, помню, у меня лук свой был, и сабелька. Но мне моя не нравилась, больно маленькая. Я все время отцовскую пытался утащить. Схвачу, и с нею на двор, — он усмехнулся. — Все собаки как меня с саблей-то увидят, по щелям прятались. Вроде не зарубил ни одной, но все равно боялись.
— А на войну ты уже ходил?
— А как же, боярыня? — чуть ли не обиделся воин. — Под Казань один раз ходил. А при втором походе мы с воеводой Тихониным на жмудь ходили. Под Смоленск, Витебск, Вязьму. Хотели на Полоцк пойти, но потрепали нас литвины, пришлось возвращаться.
— Повтори? — приподнялась на локте девушка.
— Смоленск, Витебск, Вязьму. А до Полоцка не дошли.
— А разве это не наши города, не русские?
— Конечно, русские, — согласился боярин. — Почитай, еще дед Ивана Васильевича, великий князь их к Руси присоединил, да жмудины все забыть этого не могут, обратно украсть хотят. Как государь с Казанским ханством войну начал, так Литва опять баловать начала. Сейчас, говорят, жмудь с ляхами снюхивается. Коли вместе сойдутся, тяжело станет, ох тяжело.
— Не будет скоро вашей Польши, — с мстительным злорадством сообщила Юля. — Там шляхта скоро демократическое общество построит, и такой свободы для себя добьется, что пух и перья полетят. И порежут ее потом на кусочки между Россией и Германией.
— Не будет, стало быть, Польши? — погладил бороду боярин. — Это хорошо.
— Да будет, будет, — поморщилась девушка. — Ленин ее потом восстановит.
— Зачем? — удивился воин. — Вражье ведь королевство?
— Козел потому что, — кратко пояснила Юля. — Так национальный вопрос решил, что страна уже лет десять кровью умывается.
— А кто такой этот «Ленин»? — заинтересовался незнакомым именем ратник. — Князь?
— Скорее, пророк. Будет такой через четыреста лет.
— А откуда ты все это знаешь, боярыня? — оглянулся назад сын Евдокима Батова. — Про Польшу, про пророков будущих? Ты ведунья, да?
— Нет, — покачала головой Юля. — Не ведьма. Скажем так: я чувствую.
— А мое будущее предсказать можешь?
— Могу, — улыбнулась спортсменка. — Все у тебя будет хорошо.
Внезапно боярин отпустил повод ее коня, и пустил своего жеребца вскачь.
— Предсказанию, что ли, обрадовался? — изумилась девушка, приподнимаясь на локте, и увидела, как впереди, лихорадочно метаясь из стороны в сторону, улепетывает к прибрежным ивовым зарослям заяц. Однако, для спасения косому не хватило каких-то считанных метров: нагнавший его жеребец оказался рядом, всадник упал вниз, почти до земли, взмахнул рукой. В воздухе промелькнул шарик кистеня, и длинноухий, совершив последний в жизни прыжок, перевернулся в воздухе на спину и шмякнулся в снег. Боярин развернулся, снова упал с седла, подхватывая добычу с земли, вернулся назад, с гордостью показав ее девушке.