— Вы запамятовали, профессор, Советы отделили церковь от государства. К тому же уверения в готовности русских помогать нам я имею непосредственно от господина Сталина. Но нынешние связи Чехословакии и СССР зависят исключительно от франко-советского договора. Поэтому если Западная Европа перестанет быть заинтересованной в России, Чехословакия тоже утратит интерес к ней. Чехам куда больше резона следовать в своей политике за Западом, чем Востоком. Буду ждать от вас последние, лондонские новости. — Бенеш протянул Дворнику руку.
Пройдя под помпезными воротами, издали похожими на парадную триумфальную арку, автомобиль снизил скорость. Дорога пошла меж декоративных газонов. Дорн невольно отметил: этот стриженый ландшафт отличается от декоративных парков, тех, что он повидал уже немало в чисто английских усадьбах.
Вчера Дорн вернулся в Лондон. Сразу же встретился с Венсом.
Дорн знал: профессор Дворник уже часто бывает в этом имении Асторов.
Подъезжая к кливденскому замку, Дорн спросил у Венса:
— Как я должен держаться?
— Естественно. Я сделал вам неплохую рекламу, вы будете желанным гостем. Если здесь кого-то и ждут, то подходящих посредников. А я намекнул, что вы и есть тот посредник. Когда леди Астор стала хозяйкой Кливдена, — вдруг пояснил Вене, — она решила создать здесь маленький Версаль. И это ей почти удалось, вы не находите?
— Устраивайтесь по своему усмотрению, — шепнул ему Вене, когда они вошли в замок. — А я поищу Вильсона, он должен быть здесь…
Дорн принялся оглядываться, и первое знакомое лицо было лицо профессора Дворника. Кому он внимает в Кливдене, и главное — с кем соглашается?
К Дорну подошел лакей с подносом, ничего не оставалось, как принять из его рук фужер и только после этого присесть на диванчик за тем креслом, в котором сидел Дворник. Профессор слушал склонившегося над ним грузного человека со старомодным моноклем. Видимо, они заканчивали разговор, поэтому собеседник Дворника уже поднялся со своего места.
— Уверяю вас, господин профессор, господин Гитлер придает небольшое значение России, и единственное, что занимает его, — это серьезные возражения против возможного согласия между Францией, Россией и Англией. Но эти опасения волнуют и нас. Зачем нам компрометировать себя в глазах сильного партнера союзом с большевиками? Нет, не стоит рассчитывать…
«Он все сказал», — понял Дорн и не ошибся — человек с моноклем задумчиво двинулся из холла, видимо, в столовую: сквозь раскрытые двери Дорн видел в следующей комнате край сервированного стола. «Гитлер придает России небольшое значение, не считает, стало быть, ее серьезным противником, — думал Дорн. — Этим они хотят убедить Дворника, что возлагать надежды на СССР бессмысленно: Гитлер справится с этим чехословацким союзником, ни на миг его не устрашится, и Чехословакия лишь усугубит свое положение».
А человек с моноклем снова появился в холле — под руку с Джозефом Кеннеди, американского посла Дорн в лицо знал. Они проследовали к крюшоннице. Говорили негромко, и все-таки разобрать за общим гулом шагов, звона хрусталя и многословья многих людей было можно.
— Я дал ему понять, что мы не должны высказывать угрозу в адрес господина Гитлера, что если он вступит в Чехословакию, то мы объявим ему войну, — говорил человек с моноклем, видимо, рассказывая о беседе с профессором Дворником.
— Но ведь чехи того и желают, чтобы наши угрозы и реальные действия остановили продвижение Гитлера, — недоуменно прервал человека с моноклем американский посол, — как же так, когда мы уславливались…
Голос англичанина вдруг стал елейным:
— Но я сказал, мы не должны высказывать… Не должны высказывать! Это же значит, что мы не будем угрожать. — Он значительно глядел сквозь стеклышко на Кеннеди.
Тот только рукой махнул:
— Вас, выпускников иезуитских колледжей, мне, простому сыну простых родителей, трудно понять. Я понимаю так: мы грозить Гитлеру не будем и в войну с ним не вступим.
— Ну зачем же так прямо, — укоризненно пропел англичанин.
Кеннеди вздохнул:
— Видимо, затем, что я не Ланкастер. — И Дорн понял, кто пять минут назад разговаривал с профессором Дворником: канцлер герцогства Ланкастер, проще говоря, герцог Ланкастерский, влиятельная фигура…
— А в принципе, — тон герцога резко изменился, из сладкого стал деловым, сухим и жестким, — если Гитлер вступит в Чехословакию, он обнаружит, что не располагает возможностью получить от нас колонии. Следующим его шагом будет шантаж. Мы не поддадимся шантажу, он разъярится и порвет морское соглашение и приступит к созданию большого флота. И пусть. Мы только выиграем время, которого нам не хватает для окончания программы перевооружения. Мы окажемся сильны, а Гитлер — истощен подавлением сопротивления в Австрии и Чехии.
— Я слышал, в Вене очень неспокойно, — кивнул Кеннеди, — да и в самой Германии…
— Гестапо вооружено другими средствами, которые не Крупп производит, это пустяки… Гитлер будет истощен бойней в Чехии и в России, вот что главное. А наш план «Л» только будет набирать мощности… Вот и весь факирский трюк, — герцог заулыбался.
Неожиданно к Кеннеди подскочила хозяйка дома — Дорн даже не понял, откуда она взялась, так стремительно она появилась.
— Боже мой! — громко воскликнула она. — И они тут убивают время, когда… — Бесцеремонно схватив за рукав герцога Ланкастерского, потащила к входным дверям. — Необходимо быть знакомым, — донесся ее голос чуть ли не с крыльца.
Тут Кеннеди кто-то окликнул, и Дорн оказался один на один с Дворником.
Дорн встал и сделал вид, что рассматривает коллекцию старой оловянной посуды, красиво расставленной в очаге давно не топленного камина. Дворник остался за его спиной. Но в зеркало Дорн видел и профессора, и двери. Через минуты две леди Астор вернулась в окружении самой разношерстной публики. Тут были Вене, и О’Брайн, и леди Фавершем, и даже Галифакс, который прихрамывал, опираясь на руку дочери. Компания, видно, вернулась с поля для гольфа — вид был у всех разгоряченный и говорили все разом. Леди Астор панибратски хлопнула по плечу О’Брайна.
— Почему вас не было вчера на моем завтраке? Это из-за вас Роттермир не смог поместить отчет. А в палате шушукались, что политика перестала освещаться в газете «Дейли Мейл»… На первый раз прощаю. О, это вы, Вене? Покажите-ка мне того шведа, который хорошо знает нацистов. — И Дорн увидел перед собой маленькое, с тонкими изящными чертами моложавое личико, с такими умными, такими хитрыми глазами и с таким их опасным выражением, что понял, отчего на этом фоне лицо стоящего рядом Венса растворилось…
— Это вы? Так передайте от меня Гессу, что нечего церемониться, но мы же не возражаем… К чему тянуть время? Все равно тем кончится! — И она, пробуравив Дорна черными зрачками глубоко посаженных очень живых глаз, упорхнула, не дожидаясь ответа Дорна.