— Не-е-ет… Чемберлен — предатель, и мы должны его наказать!
— Первое впечатление, — сказал Гесс. — Только первое впечатление. Просто нам дали понять: со стороны виднее — пока мы не можем. А разве мы можем, Браухич?
— Честно говоря, — проскрипел от двери генерал, — мы в настоящее время не в состоянии справиться даже с одной Чехословакией. Это не Австрия… Это я говорю со всей ответственностью. И я, к сожалению, не знал, как плохо обстоят дела на Вильгельмштрассе. Сама по себе операция «Грюн» предусматривает любой поворот событий, выводит на любую стратегическую прямую. Кейтель прекрасно отрабатывает бумаги. Но… — Браухич осмелел и сделал шаг вперед. — План «Грюн» предусматривал молниеносный удар по противнику после периода дипломатических переговоров, постепенно ведущих к кризису и войне. Постепенно! То есть переговоры должны зайти в тупик, из которого выход лишь однозначный… Но болтовня наших дипломатов, — Браухич покосился на Риббентропа, — к такому кризису так и не привела…
Для себя Браухич нашел того стрелочника, которого можно подставить фюреру. В самом деле, из-за этого чурбана, который, действительно, может быть, родился с уникальными рецепторами языка, чтобы идеально дегустировать вина, закачалась его безупречная карьера военачальника на самом пороге шестидесятилетия. Это не военные, это дипломаты во всем виноваты. Недостаточно подготовили обстановку, вот и результат. Да… Кому, каким образом, почему пришло в голову заменить фон Нейрата — профессионала, умницу, гибкого политика — этим долдоном, о котором даже его собственная теща говорит, что самый глупый из ее зятьев вдруг стал самым знаменитым! У него же нет вкуса к политической интриге, нет нюха на изменения внешнеполитических настроений!
Они стояли над полулежащим Гитлером, как консилиум врачей, готовых в борьбе за жизнь больного упрекать друг друга в неумелом лечении. И Браухич обратился к Риббентропу почти отечески:
— Ну неужели вы считаете, Иохим, что, кроме абвера и СД, других разведок в Европе не существует или они напичканы сплошными дураками? Неужели вы предполагаете, что нет ничего тайного, что не стало бы явным? А ваша закулисная игра страдала таким отсутствием настоящей режиссуры, что…
— Что из нее даже приличной пропагандистской кампании не сделаешь, — неожиданно поддержал Браухича Геббельс.
— Вы тоже много ошибались все это время, дорогой рейхсминистр, — язвительно перебил его Гесс. — Зачем было устраивать в печати травлю чехов, зачем объявлять Чехословакию центром красной опасности, если каждый мальчишка знает, где этот центр. В Москве, а не в Праге! Вы просто игнорировали реальную обстановку. И эта антисоветская кампания… — Гесс поморщился. — Зачем? Чтобы раздразнить Сталина? А если бы он, не спросясь поляков или румын, пошел бы себе и пошел — отвечать на ваши оскорбления? В каком глухом лесу вас следовало бы искать? Где бы вы таились от конников Буденного, а, Йозеф?
Геббельс исподлобья тяжело глянул на Гесса — легко издеваться, будучи наци-2!
— Министерство пропаганды тут ни при чем, — просипел Гитлер, принимая более жизнеспособную позу. — Как и ни при чем МИД. Да вы садитесь, господа…
Риббентроп сокрушенно вздохнул.
— Нас предали, нас просто предали! — заключил Гитлер. — И опять все сначала. Как тяжело…
— И все равно было очень глупо со стороны министерства пропаганды, — продолжил Гесс, нашедший своего стрелочника, вот этого, колченогого, — заставлять общественность думать, будто СССР бросил чехов на произвол судьбы, на милость Германии, в то время как СССР действует самым решительным образом. И войска, и делегации, и выступления Литвинова в Женеве… Русские…
— Не говорите мне о русских! — вдруг взвизгнул Гитлер. — Не надо! А чего добился ваш патриарх Мирон? Я не зря не люблю попов… Я презираю… Мирон трясся в Варшаве за свою румынскую шкуру!
Воспользовавшись приглашением фюрера, Браухич уютно устроился в кресле и подал голос из его глубины:
— Мирон не мог ничего добиться. Советы сильны, опыт войны у них свеж. Войны, которую они, голые и босые, двадцать лет назад блестяще выиграли у царской армии и армий всей Европы. Нелепо сбрасывать со счетов русских с их мощью. Если только пересчитать солдат, которых они могут единовременно поставить под ружье, то даже с аннексией всей Чехии, не только Судет, нам будет трудно догнать их. Риббентроп должен сделать все, чтобы нейтрализовать русских! — в негодовании и недоумении Браухич развел руками.
Риббентроп сказал первое, что пришло ему в голову в качестве оправдания:
— Меня упрекают в плохой дипломатической подготовленности плана «Грюн», однако лорд Рансимен уже там…
— Он там как частное лицо, как гость князя Гогенлоэ, но не как советник Бенеша! — вдруг закричал Геббельс, потому что еще не отбился от упреков Гесса, и пока они не стали упреками фюрера, надо самому искать козла отпущения. — Рансимен ничего не решает! Он старый дурак!
— Ну и что? — Риббентроп беззаботно пожал плечами. — Мнение же он нарабатывает. А Генлейн опять начнет давить…
Браухич вдруг побагровел:
— Три месяца мы только и занимаемся тем, что заставляем кого-то давить, а кого-то вырабатывать мнение. А в результате твердо выработанное мнение изменяется за какой-то час. Содержание демарша, мне говорил Канарис, диаметрально противоположно тому, о чем Чемберлен распинался в то же утро на лужайке леди Астор или где-то там у нее… А давление… Это давление мыльного пузыря на танковую броню. Зачем мы связываемся с этими националистами? Они портят все дело. Зейсс-Инкварт хоть вовремя остановился, но на что способен физкультурник Генлейн, никто не знает! Может быть, это его происками мы получили демарш. Он ведь всего десять дней назад был в Лондоне.
— Пустое! — махнул рукой Геринг. — Но мысль довольно верная. С Генлейна не следует спускать глаз. И вообще, нужно поставить его перед альтернативой: либо — либо… Он выберет нужное нам, он ценит свою башку.
— Ничего не могу сказать о Генлейне, — вступил Гесс, присевший на краешек дивана в ногах у фюрера. — Но опять муссировать уступки… Хватит жаловаться на судьбу «несчастных» судетских немцев, Бенеш оказался умнее Шушнига. — Гесс спрятал глаза за бровями, как делал всегда, когда не хотел, чтобы кто-то догадался о его истинных мыслях. — На муниципальных выборах треть немецкого населения проголосовала против Генлейна и таким образом вместе с чехами дала большинство голосующих против немецкой партии. И вообще, зачем нам Генлейн? Он должен расшатывать чехословацкое государство изнутри. На мой взгляд, он делает это непрофессионально. Генлейн вообще не фигура.
— Но мы зато можем всегда свалить на Бенеша ответственность за возникновение войны, — быстро проговорил Геббельс и весело заулыбался отчего-то. — Значит, нужно и с ним торговаться. А неуступчивость наказуема.
— Торговаться и торговать надо с Лондоном, — гнул свое Гесс. — Если Бенешу прикажут англичане, он сдастся. У англичан против Бенеша свои серьезные возражения. Он слишком демократ для того, чтобы быть соседом красных.