— Я связался по вашей просьбе, — доложил в тот же день Филиппов, — с немецкими политэмигрантами, недавно прибывшими в Москву. Фамилия Гейден ничего не сказала им, так же как название «группа Робби». Никто не знаком и с Робертом Уригом. Вижу я один канал поиска Морозова, хотя и не особенно уверен в его эффективности. Исходя из того, что Дорн на протяжении длительного времени работал с пражским профессором Дворником, вполне можно предположить, что его работа, если рассматривать ее под углом действий Дорна — офицера СД, могла чехословацкой контрразведке не понравиться. Короче говоря, если нам выходить на Дворника не слишком надежно, то, вероятно, встреча с доктором Гофманом может хоть какие-то нити дать. Фернандес сейчас у венгерских товарищей. Ему с руки навестить Гофмана. А в Быково, Павел Сергеевич, не советую ездить. Помимо всего прочего, придется перед этими людьми раскрываться. Зачем это нужно?
— Это свои люди, — буркнул Демидов и в Быково поехал. А теперь стоял перед Марией Петровной, которая как отважная горлица защищала свое гнездо, и не знал, как остановить ее, чем вызвать доброжелательное отношение к себе.
— В принципе я хотел бы встретиться с Ниной Ивановной по крайне важному делу.
— С моей дочерью? Она слишком молода. Слушаю вас. Всю ответственность за ее поведение готова принять на себя. И кстати, подданства мы пока не приняли, по стране не разъезжаем, не нарушаем никаких предписаний, так что задержать нас вы не имеете оснований!
— Андрей Васильевич, — обратился Демидов к растерянному Литовцеву, — прошу вас, объясните вашей теще, что мои намерения самые добрые и привела меня к вам крайняя необходимость найти человека, о котором Нина Ивановна сообщила в письме к отцу. Вероятно, с этим человеком беда стряслась, и, пока не поздно, мы хотели бы помочь ему.
— О ком ты писала отцу? Как ты смела затронуть политику? Какое ты имела право?…
Нина несмело покачала головой:
— Я… Я ни о ком не писала…
— Нина Ивановна, вы писали о встрече на перроне в Дюнкерке. И вы спрашивали своего отца, давно ли он видел мистера Дорна.
Нина покраснела. Но в глаза Демидову смотрела твердо и опять покачала головой:
— Конечно, вы его ищете, потому что он фашист и диверсант? Потому что связан со школой фон Лампе? Он не фашист, это все неправда… Через его руки… Он не фашист! Не губите… — она прижала руки к груди. — Он сказал! Он не фашист… Умоляю… Я знаю, знаю… Потому что я люблю его! — запрокинула голову, пошатнулась и упала.
Ее лицо из пунцового стало серым…
Потом долго сидели впятером: Нина, Валентина, Литовцев, Мария Петровна и Демидов. «Так ли уж мы рискуем, — не раз за этот вечер думал Демидов, вспоминая опасения майора Филиппова. — Любящее сердце Нины Багратиони готово остановиться, но не раскрыть тайны «фашиста», который посылает диверсантов из школы Лампе…»
— Как вообще, Нина Ивановна, Дорн оказался во Франции? — спросил Демидов успокоившуюся Нину.
Она еле слышно прошептала:
— Он знал, что мы едем в Россию через Дюнкерк. Но мы не договаривались специально, — она покосилась на мать.
«Значит, Сергей поехал в Лондон через Францию, чтобы только увидеть Нину, — понял Демидов. — Видно, не на шутку полюбил наш мальчик! Да какой он уже мальчик — тридцать пятый год пошел…»
— А откуда вам известно, полковник, — с желчью в голосе проговорила Мария Петровна, — о чем писала Нина Ивану Яковлевичу?
— Э… Некоторые сотрудники конторы «Семья Дорн» интересовались у постоянных клиентов, не слышали ли они что-нибудь о хозяине…
— И все-таки, при чем тут мой муж? — Мария Петровна пристально, даже проницательно посмотрела на Демидова.
— Ваш супруг неоднократно покупал лес у мистера Дорна. И порой ваш супруг, человек порядочный и честный, оказывал некоторые услуги мистеру Дорну в разоблачении диверсантов из школы фон Лампе. А мистер Дорн оказывал некоторые услуги нам. Только и всего, дорогая Мария Петровна. Просто не знаю, как заслужить ваше доверие…
— Но почему тогда вы не позволяете Багратиони репатриироваться?
— Разве? Разве ваш супруг запрашивал соответствующие органы? — Демидов боялся, что его удивление очень уж наигранно.
— Но…
— Как только поступит соответствующее заявление, будем рады возвращению на Родину одного из виднейших военных историков. Кажется, до революции ваш муж работал на кафедре истории Академии Генштаба? Да и за рубежом он опубликовал несколько крайне интересных, наполненных подлинным русским патриотизмом, гордостью за русское оружие монографий…
— Увы, сейчас муж и в собственной профессии дилетант… Любитель. Радиолюбитель, любитель истории и так далее, — усмехнулась Мария Петровна.
— А вы, Мария Петровна, не видели Дорна на перроне в Дюнкерке?
— Да, я увидела его, когда дочь начала открывать окно, кричать — словом, вести себя непозволительно для воспитанной девицы.
Литовцев спрятал улыбку.
— Больше вас ничего не насторожило, ничего, кроме поведения Нины Ивановны? Перрон был пуст, Дорн был на нем один?
— Наверное…
— Нет, — резко сказала все время молчавшая Валентина. — Там были еще два господина. Я видела, как они шли за мистером Дорном. Он добежал до края перрона, верно, Нина?
— У них была поклажа, чемоданы, эти люди производили впечатление пассажиров, опоздавших на поезд?
— Скорее, они кого-то провожали. Поклажи не было, — твердо ответила Валентина. — Да, видимо, они провожали.
«Или выслеживали», — подумал Демидов…
«Итак, — рассуждал Павел Сергеевич по дороге в Москву, — Дюнкерк, ночной перрон, Дорн, двое мужчин за его спиной, исчезновение Дорна. Пожалуй, между этим может существовать связь. Прав был, конечно, мой рациональный заместитель Филиппов, но поступил правильно я. Иначе мы бы никогда не услышали от наблюдательной Валентины о двух господах, следовавших за Морозовым по пятам. И никогда не узнали бы, что он исчез во Франции».
В Кёсек Фернандесу ушла шифровка о немедленном переезде в Судетскую область Чехословакии для прояснения вопроса о захвате Дорна чешской контрразведкой либо националистическими организациями. Действовать рекомендовано через контакты агента Дорна — Брно, доктора Гофмана.
Однако похищение произошло не в Чехии — во Франции. Этот факт тоже следовало учесть. Демидов решил, что в данном случае было бы целесообразно начать работу с бывшим врангелевцем Борисом Лихановым, который хорошо знает белоэмигрантские круги Парижа. Демидов подозревал, что с Морозовым могли расправиться шатиловские боевики, если — это вполне можно предположить — дознались, что выпускники диверсионных школ, отправленные Дорном под видом репатриантов, арестованы советскими органами госбезопасности.
Генерал фон Витцлебен сидел на открытой веранде Бергхофа, курил испанскую сигарету и стеком играл с Блонди, щенком фройлен Браун. Время близилось к полудню. Генерал отметил, что для сентября день по-летнему теплый, хотя в осенней прозрачности воздуха уже чувствуется запах снега, выпавшего вчера в горах. «Дней пять ясная погода продержится, — подумал генерал. — А вот потом… — он представил себе тяжелые дождевые тучи, изморозь, гололед, который под дождем превратится в непролазную грязь. — На перевалах дорога будет держаться, но там, в Моравии… Боже мой, только человек, лишенный элементарных представлений о военном деле, мог назначить днем начала кампании 1 октября. Но это сделал Гитлер, наш главнокомандующий», — генерал тяжело вздохнул.