На Чемберлена Муссолини взирал с особым интересом. Как только не изображают его карикатуристы, какими отретушированными преподносят его портреты первые страницы официальной прессы! А на поверку ничего особенного — старик как старик.
Пригласили к легкому завтраку. Муссолини глянул на часы. Половина первого — о чем они думают? Потом все газеты затрещат, что конференция была так плохо подготовлена, что не выдержала протокола.
Завтрак подали а-ля фуршет. Наверное, чтобы угодить французам. Муссолини оказался рядом с Гитлером. Возник Шмидт, фюрер что-то шепнул ему, тот приподнялся на цыпочки, чтобы быть ближе к уху дуче:
— Они не вмешаются и согласятся на все.
Муссолини недоверчиво покосился на
Шмидта, но встретил уверенный взгляд Гитлера, в котором вдруг увидел знакомый воинственный отблеск, и начал успокаиваться. В зал, украшенный флагами четырех государств, Бенито Муссолини вошел совершенно спокойным. Часы показывали без пятнадцати час пополудни, папка с переводом его речи уже лежала перед тем креслом, где ему следовало сесть, — рядом с папкой стоял флажок с розгой.
— Что же, господа, — начал Гитлер. — Я открываю нашу конференцию. Я принял решение при любых обстоятельствах 1 октября ввести войска в Судетскую область.
Присутствующие промолчали. Ничего не понятно. Кажется, собрались, чтобы как раз обсудить возможности передачи, а фюрер уже выступает с ультиматумом.
Алексис Леже склонился к Даладье:
— Почему нет председательствующего? И потом, следовало же огласить повестку дня?! Почему он сразу начал?
— Какая разница теперь, мсье Леже. До протокола ли?… — вяло отозвался французский премьер и, опустив глаза, принялся рассматривать столешницу, узор инкрустации состоял из сцепленных свастик.
Лицо Чемберлена вдруг пошло пятнами. Он обернулся к советнику Стренгу, словно ища у него поддержки, и задал Гитлеру вопрос:
— Если говорить о первом числе, господин Гитлер, то сможет ли чешское население, которое будет перемещено во внутренние районы Чехословакии, увести с собой скот?
Стренг и Вильсон переглянулись. О чем он говорит?
— Наше время слишком дорого, чтобы заниматься такой ерундой! — резко ответил Гитлер.
— Мы и так задержались, давайте повременим еще несколько минут, — Чемберлен говорил медленно, учтиво давая возможность Шмидту успевать за ним. — Я со своей стороны выражаю пожелание, чтобы представитель чешского правительства все-таки был приглашен. Хотя бы один! Господа, все должно быть справедливо, — он уже обращался ко всем, не решаясь больше смотреть в лицо Гитлеру, глаза у того налились кровью, щеточка усов начала топорщиться.
— Я не намерен больше ждать, — бесстрастно перевел Шмидт гневный окрик фюрера.
Чемберлен пожевал губами, его лицо побагровело:
— Я и мое правительство тоже не хотели бы оттягивать решение вопроса. Но было бы все же желательно, чтобы присутствовал представитель Праги, ибо английское правительство и я сам, мы же берем на себя ответственность за осуществление принимаемых здесь решений именно перед чехословацкой стороной.
— Это слишком долго, — снова бесстрастно перевел Шмидт. — Вряд ли чехи найдут здесь для себя что-то полезное.
Чемберлен приподнялся со своего места, потянулся к телефонному аппарату.
— Телефон не работает, — предупредительно остановил его переводчик, испуганно глянув на Гитлера.
Чемберлен, застыв в неловкой позе, тоже посмотрел на Гитлера, потом на Даладье и проговорил:
— Но пусть для всеобщего спокойствия они хотя бы присутствуют в соседней комнате. Пошлите нарочного, господин Гитлер, если телефоны в вашем доме не совсем в порядке.
На лице Даладье не дрогнул ни единый мускул. Только Франсуа Понсе побледнел еще больше. Леже всегда отчего-то жалел его. Что ждет его, объяви Гитлер завтра войну Франции? Судьба канцлера Шушнига? Лагерь и плен? Наверняка Гитлеру известны настроения посла.
— В конце концов, кто-то же должен принять наши пожелания! — этот аргумент, спешно подсказанный Чемберлену Вильсоном, оказался приемлемым. Гитлер послал за Маетны и Масаржиком.
Поднялся Муссолини. Леже подумал, что блеском золота и серебра на мундире он лишь чуть уступает Герингу.
— Господа, — начал он, напряженно глядя на Шмидта, — пора претворить теорию в практику. Я предлагаю…
То ли Муссолини излагал сбивчиво, то ли Шмидт переводил небрежно, только Леже не мог отделаться от ощущения полной путаницы. Речь шла и об англо-французском проекте, и о работе международной комиссии, что-то говорилось о гарантиях новых чешских границ, ясно же и определенно звучало одно: судетский вопрос уже решен, что следует только документально оформить.
Когда Муссолини закончил, Чемберлен промямлил:
— В общем, и я, и господин Даладье так и мыслили решение вопроса, в духе предложений господина Муссолини…
Даладье промолчал. Казалось, он совершенно отрешился от происходящего. Леже мог поручиться — на Даладье тоже никто не обращал никакого внимания. Гитлер, во всяком случае, ни разу даже головы не повернул в сторону французской делегации.
— Мы, безусловно, позаботимся, — опять промямлил Чемберлен, и опять, как заметил Леже, по подсказке Вильсона, — чтобы чешское правительство по безрассудству и упрямству не отказалось от очищения территории.
Гитлер на реплику не отреагировал и сказал, что раз предложения Муссолини приняты за основу документа, можно начать выработку такового. Предложил объявить небольшой перерыв. Обеденный.
— Действительно, неплохо перекусить, — услышал Леже итальянскую фразу графа Чиано. Кажется, Гитлер приглашал итальянцев к своему столу. Да бог с ними, с вегетарианцами.
Когда диктаторы и их свита удалились, все как-то расслабились. Чемберлен тут же начал рассказывать рыбацкие истории.
Начинало уже темнеть, вслед за отобедавшими англичанами и французами в зал вошли лакеи, принялись растапливать камин. Чемберлен первым занял место у огня. Пришел Гитлер. Муссолини сел рядом с Чемберленом, и Гитлер встал за его спиной. Рядом с ним — как всегда, сияющий после хорошего обеда Геринг.
— Ну что ж, если все готово… — быстро сказал Муссолини.
Даладье наконец поднялся и решительным шагом направился к рабочему столу, где Эштон-Гуэткин, Аттолико и Леже правили текст соглашения.
— Я думаю, — громко сказал Даладье, через плечо Аттолико заглянув в текст, — эта работа требует нашего вмешательства, господин Чемберлен.
Чемберлену совсем не хотелось вылезать из уютного кресла, отрываться от тепла разгорающегося камина.
— Я читал это дважды, — пробормотал он, но, увидев, как вдруг метнулся к рабочему столу Гитлер, как нервно затеребил он цепочку карманных часов — Гитлер был в штатском пиджаке, только при нарукавной повязке со свастикой, — Чемберлен поднялся. Принялся внимательно читать и покачал головой: