— Нет-нет, фон Хеш был слишком жизнелюбив, чтобы так свести счеты с жизнью… Это работа Гиммлера, — сказал австрийский журналист Казинс, своих антинацистских взглядов он не скрывал ни в частных беседах, ни в публикациях, и люди, знавшие его близко, уже опасались за жизнь Казинса. — Наци вряд ли считали фон Хеша благонадежным…
— Можно было просто отозвать его… — возразил журналист из римской газеты.
— Хеш имел слишком большой политический вес и пользовался заслуженным уважением в Форин офис, чтобы так просто… — снова подала реплику мадам Табуи. — Отзыв фон Хеша вызвал бы законное недоумение.
— Я думаю, нам тут делать больше нечего, — сказал Пойнт. — Я был в посольстве, они спешат замести следы.
На улице Пойнт подошел к О'Брайну:
— Губерт отправлен в Берлин еще ночью, в то самое время, когда инспектор беседовал с пресс-секретарем. И заметь, специальным немецким самолетом. Тело посла не вскрывалось, тем же самолетом было вывезено на континент… Можно подумать, их самолет стоял с включенными двигателями… Среди технических служащих посольства ходят слухи о некоем истопнике, англичанине… Он накануне был принят на работу и якобы… последним заходил в апартаменты посла. Если эти слухи не перекрыть… Хотя бы теми предположениями, которые были высказаны сейчас на пресс-конференции, то, стараясь прикрыть гиммлеровские дела, немцы, пожалуй, могут предъявить претензии к англичанам. Мне лично этого не хотелось бы, — он выразительно посмотрел на О'Брайна. — Майкл, ты помнишь Роберта Дорна? — Пойнт вдруг остановился. — Ты веришь, что он снял мундир СД?
— Помню и не верю, — отозвался О'Брайн. — Я интересовался. В полицейской карточке Скотланд-Ярда никаких компрометирующих данных нет. В Интеллидженс сервис мне намекнули, не исключено, что у него в Берлине висит в шкафу черный мундир СД, но ничего конкретного у них против Дорна нет. Либо он очень чисто работает, либо затаился. Я думаю, нам есть смысл его пораскрутить… Но для начала я угощу тебя завтраком в своем клубе, между прочим, наш клубный повар готовит необыкновенный бисквит с крыжовником. Незаменимо к горячему молоку. К тому же в клубе есть справочник «Весь Лондон», и контору с именем Дорна мы легко найдем.
Пойнту не часто приходилось бывать в английских клубах. Он с интересом присматривался к исполненной достоинства и спокойствия обстановке. Кожаные диваны, хрустальные светильники, чинные джентльмены, хранящие молчание или переговаривающиеся едва слышно.
Ровно в полдень О'Брайн и Пойнт сидели за столиком на двоих в обеденном зале клуба, и сухопарый официант ставил перед ними серебряные с клубным гербом приборы.
— Мне пришли сейчас на память слова Тардье после убийства Луи Барту, — сказал О'Брайн, едва официант отошел. — «Для глав государств покушения являются профессиональным риском». Как для жокеев, добавлю от себя.
— В таком случае напоминаю тебе существующее среди нацистов мнение, что с помощью пяти-шести политических убийств Германия могла бы избежать расходов на войну и добиться в Европе всего, что только пожелала бы… — Пойнт смотрел выжидательно.
— Король Александр и Луи Барту были убиты вместе, оба сразу, дабы не путались под ногами фюрера в балканском, и не только в балканском, вопросе. Был бы жив Барту, его инициатива Восточного пакта во главе с Советами не пропала бы. Дука, премьер-министр Румынии, вдохновитель франкофильской политики в Восточной Европе, — три. Дольфус — четыре, ибо был единственным австрийцем, который по-настоящему противился аншлюсу. Король Альберт, потому что при нем Бельгия никогда бы не стала поддерживать германскую политику, — пять. И шестой — фон Хеш, потому что, пока он был жив, геополитические установки наци в вопросах внешней политики продвигались крайне вяло.
— Можно рассуждать и так, — кивнул Пойнт. — Особенно за таким столом, как наш, и с таким собеседником, как ты.
— Согласен, — грустно кивнул О'Брайн. — За столом тет-а-тет. Пока я работаю в «Дейли мейл» и пока «Дейли мейл» принадлежит лорду Ротермиру… Мои коллеги, да и я тоже, по сей день удивляемся, отчего лорд не попросит у Мосли членский билет в его пресловутый союз.
— Но от сенсационного материала, проливающего свет на обстоятельства смерти германского посла, я думаю, и лорд Ротермир не откажется.
— Бесспорно. Правда, прокомментировать сенсацию он прикажет в прогерманском духе.
— Это неважно, умный поймет с полуслова. А теперь объясни мне, почему информацию о странной смерти германского посла ты надеешься выудить у Дорна? Я все больше думаю, что мы его переоценили и придали преувеличенное значение его приезду в Англию. Да и ты потерял к нему прежний интерес. Почему тебе кажется, что Дорн может пролить свет на загадку смерти фон Хеша?
— Видишь ли… Я встречался с Дорном еще в Германии. Уже тогда я не мог отделаться от ощущения, что он не той породы. Штурмовик, начальник отряда СА, и вместе с тем… Он был слишком нетипичен. Позже, много позже я узнал, как сложилась его судьба после пресловутой «ночи длинных ножей». Он остался жив, что само по себе удивительно. Остался жив, был арестован по подозрению в шпионаже в пользу… Великобритании! Боюсь, я был невольным виновником его ареста, но все началось с того, что накануне убийства или, если хочешь, казни капитана Рэма мы с Дорном встретились. Это была невеселая встреча. Той ночью застрелился его друг, брат невесты, эсэсовский офицер. Дорн рассказал мне, что этот самый Карл Гейден не советовал ему ехать на конференцию СА, ту, которая положила начало резне, и спросил, почему бы это… Я отшутился. Не помню как… Дорн обмолвился, что отправил невесту в Пиллау, к своей крестной матери, чтобы она там пришла в себя от потрясения после нелепой смерти брата, и что после конференции он сам приедет туда. И вот, когда начались события, я помчался в Пиллау, в надежде если не застать там Дорна, то получить информацию от его близких. Честно говоря, мне было тогда безразлично, жив Дорн или его расстреляли, я жаждал сенсации. Появление иностранного корреспондента в небольшом городе и оказалось той сенсацией. Ночью арестовали невесту Дорна и еще одну женщину, не помню, как ее имя… Она была прислугой у крестной матери Дорна, хотя за точность не отвечаю. Но именно ее представили радисткой британского резидента. Был ли этим резидентом Дорн или кто-то еще? Боюсь, у немцев до сих пор нет ответа на этот вопрос. Хотя бы потому, что ни Дорн, ни кто-либо из его окружения не мог иметь никакого отношения к Соединенному Королевству. Уж это-то мне было хорошо известно. Я даже чувствовал себя виноватым перед Дорном.
— Ах, вот почему тебя тогда выслали из Германии!
— Да. И я здесь было сблизился с Дорном… Но, глядя на его процветание, невольно стал думать, что не бывает дыма без огня. Все очень странно, Джек. Дорна подозревали в работе на Англию и направили в Англию. Что скажешь?
— Он «двойник»! — оживился Пойнт. — «Двойник», попавший к немцам на крючок! Чей же он агент?
— Не знаю…
Пришлось ждать, когда Дорн освободится от клиента. Пойнт окинул взглядом человека, деловито засовывающего бумаги в портфель, сказал разочарованно: