«Последнее, что стало известно о нем в Центре, оказалось слишком настораживающим, — размышлял Багратиони, исподволь наблюдая за Дорном. — Резидент, потерявший агентуру и сам, однако, уцелевший. Случайность или предательство? Демидов хочет знать наверняка. Он предлагает мне открыться Дорну. Если за этим последует провал, то… Спасать меня Москва не станет. Это я знаю. Мной готовы пожертвовать, чтобы просветить резидента, в котором, вероятно, заинтересованы уже больше, чем во мне? Разве мало жертв положено на алтарь Отечества, чтобы сожалеть еще об одной? — Багратиони стало горько. — Дзержинский никогда не пошел бы на столь крайний шаг. Нельзя же покоряться страху и подозрительности до такой степени, чтобы не доверять самым проверенным? К тому же связной уже приносил от Дорна разведданные. И кое-что передала ван Ловитц. Если бы Дорн оказался «перевертышем», он дал бы «дезу». Тем более Гейдрих сейчас делает все, чтобы скомпрометировать советских военных специалистов, особенно отмеченных дворянским происхождением. Списки Дорна оказались точными. Не стал бы «перевертыш» разоблачать вражеских агентов, ему за то головы не сносить. Да, Демидов осторожен, и правильно, поэтому и выжидали полтора года. Но раз СД отправило Дорна сюда, нужно искать, чем он будет полезен Центру здесь. В Германии он внедрялся последовательно, прошел путь от штурмовика до офицера службы безопасности. Начать здесь с нуля — значит потратить годы… Демидов считает, я должен помочь ему. А как, если молчать о главном?! Глупость! Как это у Киплинга? «Мы с тобою одной крови — ты и я…» Вот почему мне нужно раскрыться перед ним. Кажется, я и сам становлюсь слишком подозрительным. Да и последнее задание я смогу выполнить, имея источник надежной информации не только здесь, но и в Германии. Кроме Дорна, рассчитывать не на кого, Демидов так и передал. Нам с Дорном предстоит выяснить возможность англо-германского союза. Немцы безусловно к нему стремятся. А вот позиция кабинета Болдуина и недавно назначенного главой Форин офис Идена пока неоднозначна.

А как мне держаться с Дорном? Как старый товарищ, наставник? У нас разный опыт, его опыт тяжек, он не мальчик, чтобы его наставлять. Эдак по-отечески? А если он не примет подобного тона, а не приняв, не доверится? Мы равны в нашем деле? Мы соратники? Гм, такой, оказывается, сложный вопрос! Этика! А работать мы сможем, только целиком доверяя друг другу. Дорн не может быть юношески открыт — против этого весь его опыт разведчика. А что, если я с ним буду юношески открытым? Ответит тем же?»

Багратиони поднялся, точно рассчитав момент, когда официанты, заскучав ждать припозднившихся клиентов, вышли из зала, и направился к столику Дорна.

— Добрый день, мистер Дорн… Разрешите?

— Прошу, князь.

Багратиони присел, внимательно посмотрел на Дорна.

— Должен заметить, — начал с улыбкой, — вы стали лучше выглядеть, мистер Дорн. До сегодняшнего дня я ловил себя на ощущении, что вас мучает некая неопределенность. Неопределенность положения? Но, кажется, обстоятельства меняются. Говорят, вы возобновили контакты с вашей родиной? — Багратиони постарался вложить в эту фразу двойной смысл и, кажется, добился своего — Дорн глянул настороженно. — Что же вы привезли из Берлина, молодой человек?

Иван Яковлевич готов был поклясться, Дорн не понял. Поэтому не отреагировал на пароль. Конечно, он же ждал кого угодно, только не «белую сволочь», вот и сказал:

— Я давно не был в Берлине… — и тут лицо его изменилось, застыло, в глазах мелькнул ужас.

— Я не провокатор, успокойтесь, Дорн. Я тот, кого вы ждете. Этот вопрос ранней весной 1929 года задала вам Ингрид ван Ловитц, когда вы пришли к ней на явку в дом фрау Штутт, крестной матери настоящего Роберта Дорна. Что вы ей ответили? — Багратиони подбадривающе улыбнулся и снова спросил:

— Так что вы привезли из Берлина, молодой человек?

Дорн не смотрел на князя. Молчал, борясь с собой. Багратиони подумал, что сейчас он поднимется и уйдет. Прошли долгие, напряженные секунды, и все-таки Дорн ответил:

— Что оттуда можно привезти в эти трудные времена, но в следующий раз я привезу все, что захотите, — это и был отзыв.

V

Дорн произнес отзыв, лишь подчинившись профессиональной дисциплине, которая давно стала для него вторым «я», и замолк, выжидательно и недоверчиво глядя на Багратиони. Чувствовал, как пульсирует левый висок, в голове вертелось короткое слово «все» — и это короткое слово вливало в душу удивительную пустоту…

— Я думаю, нам лучше уйти отсюда, — решительно сказал Багратиони, поднимаясь из-за стола. — У вас есть время? Давайте доедем до Хэмстид-роуд, там недалеко до Риджент-парк, можно подышать воздухом и поговорить. Ведь нам надо поговорить, не так ли?

Дорн поднял голову и пристально посмотрел в лицо Багратиони. Тот выдержал его изучающий взгляд.

«Если бы мне приказали кого-то "убрать", повел бы я этого человека в зоосад? — подумал Дорн. — И как бы я сам вел себя при этом? А у него настолько безмятежное выражение лица, словно он дает мне понять, что я должен ему довериться. А, чему быть, того не миновать…»

— Хорошо, — сказал Дорн. — Поговорить нужно.

Поднялся, взял со стола газету, поискал в кармане номерок гардероба.

Одеваясь, исподволь поглядывал, кто видит их вместе.

— А вот это, — засмеялся Багратиони, — не должно вас настораживать. Кажется, мы оба — здешние завсегдатаи.

Он принял от гардеробщика тяжелую, подбитую мехом шубу, набросил, не застегивая, пошел к выходу.

Дорну не сразу удалось пристроиться ему в ногу.

— Но тем не менее наши встречи должны иметь некую причину. Или психологическую основу. Сейчас траур, светская жизнь замерла, но как только он закончится, я приглашу вас к себе в усадьбу. Вы не охотник?

— Нет, — коротко ответил Дорн. Он совершенно не знал, как себя вести дальше. Кто бы мог подумать — этот светский лев, богач, игрок, явный антисоветчик…

«Но ведь и он, наверное, — размышлял Дорн, — в первые минуты думал обо мне — "этот биржевик, тевтон, фабрикант, фашист"… Зоосад так зоосад. Не первый раз мне искушать судьбу. Все может быть в моей жизни, ничему не надо удивляться. Если это не провокация, не провал, значит, у Центра были серьезные основания свести нас. Что же произошло? Скорее всего, Центр хочет проверить меня. Если меня сломали, я либо предам Багратиони, либо начну выуживать из него информацию. А если он подсадная утка Гейдриха? Нет… Узнать пароль не мог никто! И все равно — лучше помолчу пока, погляжу, куда дело клонится. Не стану задавать вопросов, пока не уясню, пока не выведаю точно, что он хочет, пока не пойму своей и его партии в нашем странном дуэте».

— Какой спорт вы любите? Теннис, гольф, яхту, верховую езду? — продолжал расспрашивать Багратиони. — Или предпочитаете покер, бильярд или танцы?

— Я далек от развлечений.

— Напрасно… Лондон предоставляет массу удовольствий! Не стоит от них уклоняться. А откровенных пуритан, при всей здешней склонности к пуританской морали, тем не менее здесь считают, мягко говоря, чудаками. Каждый британец в душе спортсмен. Так каким спортом мы с вами займемся?