— Идем мы гостевать на один день, — так же четко и ясно ответил опричник. — Место ваше будет за ладьей, последними. Как вблизи берега ладья парус спустит, к борту подойдете, да четырех латников к себе примете, и с ними высадитесь… Хотя нет, — оборвал себя Зализа. — Иначе сделаем. Илья Анисимович сказывал, кормчий у вас зело хорош…
— Сын мой младший, — не удержавшись, перебил воеводу охотник.
— Потому, — сдержал раздражение опричник, — до темна примете на борт меня с тремя латниками, и пойдете вперед. Надобно высадиться тайно, дабы шума раньше времени не поднять. А на счет добычи… Ничего просить не стану. Но коли девки вам справные попадутся: Илье Анисимовичу на ладью отдайте. Он знает, что с ними опосля сделать.
— Благодарствую за честь, Семен Прокофьевич, — приложив руку к груди, поклонился Мелкошин. — Все сполним.
Отступив, он отдельно поклонился купцу и, махнув рукой односельчанам, повел их к деревне.
— Первыми пойдем! — услышал его радостное сообщение Зализа и довольно улыбнулся:
— Ну вот, почитай, семь десятков ратников под рукой имеем.
— Да какие это ратники? — хмуро огрызнулся Картышев. — Мужики сиволапые.
— Да ладно тебе, боярин, — незлобливо покачал головой опричник. — Их на рать никто и не посылает. А подмога неплохая получится. Ты не мучайся, боярин, выручим мы твою родственницу из полона.
— Правда, Игорь, — неожиданно поддержал Зализу Константин. — Все в точности по плану идет. Пока даже лучше, чем ожидали. Вытащим мы Ингу от епископа, ни хрена он сделать не сможет!
— Слишком хорошо все получается, — поморщился Картышев, зачерпнул целую горсть снетков, поднялся и пошел вдоль берега.
— Нервничает, — извиняющимся тоном произнес Росин.
Впрочем, Зализа это и сам прекрасно понимал. Когда у тебя единственная родственная душа прямо из дома исчезает — это беда. Когда ты узнаешь, что она у дикарей-схизматиков в полоне томится — это беда столь же страшная. А боярину Картышеву с бедой такой, почитай, три месяца жить пришлось — пока узнали, пока к ответному набегу изготовились. Понятно, душа у служивого не на месте.
Опричник прихватил из раскрытого мешка еще немного рыбки, и поморщился: снетки. Рыбка мелкая, почитай сорная — но местные рыбаки догадались подсаливать ее и вялить целиком, отчего стало получаться лакомство — не лакомство, но угощение приставучее, хуже семечек. Пока все не съешь — не успокоишься. Ужо и брюхо набито, и в горло не лезет — а руки все едино ко рту тянут.
Ветвенникские рыбаки с готовностью выставили желанным гостям сразу пять мешков: угощайтесь! В итоге за полдня все бояре объелись так, что думали только о воде. А хитрые смерды к собственной выдумке не прикоснулись — дождались, пока кабанчики поспеют.
— Ну что, Илья Анисимович, — решительно отодвинул мешок Зализа. — Пора нам к тебе на ладью перебираться. Рыбакам на баркасы сесть быстро, а нам на твоей лодчонке раз десять метаться придется.
— На ладью с причала садиться надобно, а не с мелководья, — покачал головой купец. — А коли причала высокого нет, никуда не денешься. На лодке придется переплывать.
— Тогда, Константин Алексеевич, — кивнул Росину опричник, — поднимай своих ратников, отправляй на борт. Батовы следом пойдут. Пока соберемся, охотники как раз подкрепиться успеют, следом и тронутся.
На Чудском озере русский берег от лифляндского отделяет всего тридцать верст. Небольшая флотилия из одной ладьи и двух десятков баркасов преодолела это расстояние еще до сумерек и легла в дрейф вне видимости берега. Возможно, не на всех судах кормчие были одинаково опытны, но родные места отлично знали все, а потому, сгрудившись вокруг флагмана, достаточно уверенно указывали на ровную линию горизонта:
— Кодавер прямо. Монастырь там у схизматиков, и деревня большая. Коли севернее брать, то к Сассуквере попадем. Там селение из четырех дворов, и все. А южнее — Пярсикиви. Там поселок большой, кабак монастырский, церковь богатая. К Пярсикиви идти треба, пока сила у нас. Там есть что на меч взять. А в Кодавере монастырь, стража.
Зализа стоял, опершись локтями на борт и слушал — слушал внимательно, не отмахивался. Однако и решения своего вслух не произносил. Как назло, погода стояла ясная, спокойная. В такую погоду на ровной, отблескивающей лунным светом поверхности озера корабли видно ой, как далеко! А ливонцы, хоть и схизматики, но не дураки, и засеку с малым отрядом непременно должны выставить.
Опричник отступил к мачте, сграбастал за ворот Прослава:
— Повтори, что про засеки сказывал?
— Промеж Кодавером и Пярсикиви болото лежит. Потому стража и там, и там, возле топи. А далее токмо перед Ранной. За ней опять топи начинаются.
— И более нигде?
— На монастырской колокольне. Но с нее озера за топью не видать, холм там крутой. Потому и засеку у берега поставили.
Зализа отпустил проводника и, ощущая на спине холодок ужаса, принялся неторопливо расстегивать крючки юшмана. Этот острый холодок с бегающими по спине мурашками он испытывал каждый раз, заранее готовясь к сече, или мчась в атаку на рыхлые татарские орды — и именно этот холодок, смешиваясь с решимостью пройти свой путь до конца и вызывал у него то щемящее чувство восторга, которое заставляет воина искать для себя схватки, вступать в бой, из которого обязательно выйдешь победителем: потому, что русских воинов хранит Бог, и они могут погибнуть, но проиграть — никогда!
— Смотри, Прослав, — предупредил он смерда. — От слова твоего ноне жизнь твоя зависит. Не ошибись.
— Почто доспех снимаешь, Семен Прокофьевич? — удивился купец.
— Звенит он, Илья Анисимович. Ночью, почитай, за версту услышать можно, — опричник перевел взгляд на Росина. — Со мной пойдешь, Константин Алексеевич. И ты, боярин Малохин.
Костя хмуро кивнул. Лично он никакого восторга от схваток не испытывал, и сражаться не любил. И каждый пораженный в бою враг вызывал в нем чувство вины за отнятую жизнь. Но он прекрасно понимал, что без этой тяжкой работы русской земле не обойтись, а потому выполнял ее честно, не отлынивал и за спины одноклубников не прятался.
— Вот черт, доспех заранее надеть поленился, — Сережа, видимо, радости от предстоящей вылазки тоже не предвкушал. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему опричник выбрал именно их: оба стояли на палубе судна в одних стеганных куртках, без железа. — Мушкетон брать?
— Нет, бояре, — покачал головой Зализа. — Начнем тихо.
Он протянул свою броню, превратившуюся в бесформенную груду железа, старшему Батову и перегнулся через борт:
— Ну, где тут Мелкошин со своим кормчим?
— Здеся мы, воевода! — на одном из баркасов взметнулось в воздух весло, послышался громкий плеск. Масса суденышек пришла в движение.
— А нам когда выступать? — поинтересовался купец.