— Я отберу твой нефрит, Мастер. А за душу куплю рабыню. Прекраснейшую из смертных. С кожей весеннего аромата.
Я обрету Забаву!
Тщетны мольбы Атуэя. Нет у царей состраданья. Покинул Мастер Всевластье. Омыл шипастую кожу.
Власть заразна!
Обнялись ветры. Взметнулись над Розовым морем. Подперли небо воронкой. Обрушили силу гнева. Рухнул дворец Всевластья. Прах Владыки развеян.
Бережно вынесли ветры рабыню. Оставили на дороге. Путь указали к Синим озерам. Оставили обнаженной. Ту, что стала бесценной.
Сколько лун шла рабыня к Священным Водам! О, сколько лун!
Пот со лба катился на груди. Падал с сосков животворной влагой.
В пыль! В пыль!
Родники оживили землю. Сады расцвели за спиною.
С полпути ее встретил Мастер. Священную воду принес он. От Синих озер. В кувшине из Глины неба.
— Сколько лун шла ко мне ты? Сколько лун! Омыл синевой ее тело.
Ответ упал, как сухая пальма. Слово царапнуло веткой.
Легко улыбнулся Мастер. Взглянули они друг на друга. Глаза их соком алоэ смазали трещины тела. Шелухой прошлогодней спала шипастая кожа рептилий.
Стража схватила их, скованных счастьем. Смерть посулила, Пернатым Змеем поклявшись.
За разврат! За святотатство!
Перед казнью украсил Мастер плечо рабыни рисунком. Легкий кораблик вздрогнул, поплыл по атласной коже. Ожил, слегка качнулся. Хлопнул приветливо парусами.
— Татуированная Аматтальма, — Мастер назвал ее имя. — Ты обретешь свободу! Любовь моя больше безумья. Любовь моя выше смерти.
Не думай! Взойди на корабль. Плыви.
Спасайся!
Смахнула слезу Аматтальма. Коснулась рукой рисунка. Закрыла глаза. Шагнула на зыбкий кораблик.
Ожил он, унося Аматтальму.
Прочь от смерти!
Прочь от неволи!
В Землю Вечной Любви.
Вновь покрылся Мастер кожей рептилий. Ускользнул, шелестя травой. Замер, питаясь лучом закатным.
Долго ли ждать вас, четыре ветра?
Долго!
* * *
«Чесна» вынырнула из водяной мглы. Буря иссякла внезапно. «Дворники» смахнули со стекол остатки дождя. Пассажиры ахнули. Самолет приближался к скалистой гряде. Видны стали даже трещины, струящиеся по грубому камню, омытому ливнем.
Сеньор Диас просветленно смотрел на приближающуюся гибель.
Пилот ожил. Руки его уверенно потянули на себя штурвал — самолет, едва не чиркнув хрупкими крыльями по утесам, накренился, заскользил в полной тишине у самых скал. Крылья «Чесны» поймали восходящий поток воздуха. Самолет взмыл, вновь развернулся и начал тихо планировать в ущелье. Лишь ветер шелестел вдоль крыльев.
Инженер Горов, вжавшись в кресло, все так же, с мучительным страхом ожидал конца полета. А вот девушка взирала на происходящее уже с безмятежным весельем, как и сеньор Диас.
— Не нужно волноваться, сеньор Горов, — успокоил инженера Энрике Диас.
— Да, да, папа, — улыбаясь, перевела девушка. — Не волнуйся. Все будет хорошо. Рауль благополучно посадит самолет.
Отец вымученно улыбнулся.
— Все, — хрипло заявил он, — больше никогда не рискну оторваться от земли. Рожденный ползать летать не может.
— Вы не правы, — усмехнулся сеньор Диас.
— Папа, ты не прав, — рассмеялась и дочка. Уверенность летчика, веселое спокойствие Энрике Диаса и дочери понемногу передались Горову. Он, заметно приободрившись, поглядывал на Рауля, уверенно пилотировавшего самолет, превратившийся в планер.
Далеко внизу, в ущелье, глаза пилота заметили тонкую линию автомобильной дороги. Рауль дал возможность «Чесне» потерять высоту, вновь развернул ее, ловя восходящий поток. Снизился.
Машина скользнула к мокрому асфальту. Чуть помедлила, выбирая участок поровнее. Мягко коснулась дороги. Шум колес, катящихся по асфальту, музыкой прозвучал в ушах пассажиров.
«Неужели мы живы?» — подумал Горов.
Вернувшись в Москву, я тут же включилась в налаживание семейных отношений. «Налаживание» — крепко сказано, учитывая, что мой муж уже не мой муж, а семейные отношения у него теперь сплошь с моей подругой.
Но надежды я не теряла, не вешала нос, а героически решила вернуть себе то, от чего отказалась не так давно практически добровольно. На этот раз я Юльку донимать не стала, сразу позвонила Евгению на работу. Он не удивился и не обрадовался.
— А, это ты, — вяло откликнулся он, явно стараясь меня обидеть.
Я не пошла у него на поводу, прекрасно понимая, что он уязвлен. Евгений всегда считал, что я слишком много внимания уделяю подругам, в последнюю нашу встречу вышло, что я и вовсе не ему отдала предпочтение. Каким-то там Тамарке и Алиске. Потому-то я и решила сразу брать быка за рога. Не раздумывая, сказала:
— Женя, Алиса умирает! — Он взревел:
— Что-о-о?!
— Да, — подтвердила я. — Когда ты ушел, она потеряла сознание и осталась жива лишь благодаря тому, что я к ней примчалась.
Видимо, речь моя оказалась слишком пространна. Евгений успел прийти в себя и даже обзавестись сомнениями. Зря я дала ему опомниться.
— Соня, опять ты за, свое? — спросил он. — Ну сколько можно выкручиваться? Я устал. Оставь меня в покое. Дай мне жить.
— А кто тебе не дает, кто не дает? — глупо хихикая, спросила я. — Только Алиска действительно умирает непонятно от чего.
— У нее есть Герман, — напомнил Евгений.
— Герман в командировке, — укоризненно сказала я. — Ты бы бросил своего Серегу, если бы он нуждался в помощи?
Затронув святое, я, как ни странно, выиграла. Евгений сначала вызверился. Закричал: «Серегу не трожь!», но одумался и сказал:
— Ладно, проехали. Я тоже немного не прав. Нужно было дождаться конца вашей болтовни. Но, Соня, честное слово, порой ты бываешь…
— Невозможной, — подсказала я, не веря своим ушам.
«Господи, — подумала я, — за что ты мне, грешной, такое счастье посылаешь? Голову на отсечение дам, Женька настроен на мир. Думаю, Юлька его уже достала. Видимо, и в самом деле все познается в сравнении. Ничего, после Юльки он еще и не так оценит меня! После Юльки он будет носить меня на руках похлеще, чем Герман Алиску!»