— Русских много, — не согласился служка. — Они все товары по Итилю и доставляют.
— А венецианцы?
— Приплывали, — неожиданно сообщил мальчик. — Но давно. Я маленький тогда был.
Ведун рассмеялся снова и кинул ему еще монету:
— Держи, старичок, Ступай, за лошадьми моими присмотри. Они отдых честно заслужили.
Он снял чалму, вместо нее водрузил на голову черную тюбетейку с золотым шитьем, потянул на себя дверь и вышел в общий зал, что служил по совместительству и трапезной. Там с удовольствием вытянулся во весь рост на положенном ему достархане с пушистым — ворс в ладонь высотой, — персидским ковром, подпихнул одну из валяющихся подушек себе под бок, а вторую под голову.
Тотчас подбежал служка, поставил медный поднос, покрытый тонкой чеканкой. На нем лежали виноград, несколько персиков, стояла пиала с рассыпчатой халвой и еще одна с нугой и миндалем. Минутой спустя тот же служка принес блюдо с ровно порезанным на дольки, крупянистым темно-красным арбузом.
Пока Олег утолял жажду истекающими соком дольками, подоспел и ужин: блюдо с десятком слегка обжаренных шашлычков, нанизанных на тонкие деревянные палочки, мисочка соуса с небольшой деревянной ложкой и лепешка, присыпанная горячей лапшой и рисом с курагой.
— Никогда не думал, что это называется кебабом… — пробормотал ведун, поливая соусом верхнюю палочку и стаскивая зубами верхний кусок. Как и обещал хозяин, шашлык оказался из рыбы.
Тем временем в общий зал подтягивался парод. На улице вечерело, делать там было больше нечего. Шумно переговариваясь, перебирая четками, смеясь, купцы разваливались на достарханах. Служки со всех ног бегали по залу с подносами, хозяин не спеша разжигал развешанные по стенам лампы. Только в центре вместо тусклых ламп караван-сарайщик вставил в держатели на столбах два факела, запалил их от свечи. Тут же заиграли гинджак и небольшой барабан. В ушах у музыкантов блестели серебряные серьги — ценные, видно, рабы.
На каменную центральную площадку вышла девушка лет двадцати в почти прозрачных шароварах, кофточке и вуали, закрывающей лицо. Она принялась танцевать, выписывая ладонями какие-то фигуры и затейливо играя бедрами — то мелко дрожа, то совершая плавные движения, то переходя с места на место, красуясь перед мужчинами то боком, то спиной, то животом. А Олегу опять вспомнились Даромила, Желана, Верея. Где они сейчас, что с ними? Опять торговцы живым товаром вторглись в его жизнь, чтобы вырвать и увезти неведомо куда его душу и сердце. Где те почти две сотни воинов, которые отпраздновали с князем Керженецким его радость, чтобы затем проснуться раздетыми и связанными?
У Олега невольно сжались кулаки. Ведь никто из них, в отличие от него, не мог знать местных языков, не мог выведать дорогу, договориться с людьми, выдать себя за своего. Никто. Нет ни у кого из них шансов вернуться к родному порогу. Ни единого.
Середин в бессильной злобе скрипнул зубами. Почти сразу над ухом почтительно прошептали:
— Вы загрустили, господин? Может быть, прислать невольницу, чтобы она скрасила ваш вечер и развеяла грусть?
Хозяин караван-сарая задал свой вопрос очень не вовремя, однако ведун смог взять себя в руки и небрежно отмахнулся:
— Не хочу.
— Может, прислать мальчика?
— Нет.
— Кальян?
— Я проделал сегодня очень долгий путь, — повернул лицо к караван-сарайщику Олег. — Всё, что я желаю получить вечером, так это возможность спокойно поспать.
* * *
Судя по всему, город жил только за счет моря и порта. Причалы вытянулись на морском берегу километра на полтора. Многие стояли пустыми, у некоторых покачивались суда самых разных форм и размеров. Ближе к воротам, судя по всему, было отведено место для рыбаков. Здесь на каждом камушке и колышке сидели крикливые чайки, повсюду валялись обрывки сетей, пустые корзины, сплошь облепленные чешуей.
Олег двинулся дальше, к покачивающимся высоким мачтам, и очень скоро сердце его екнуло: он увидел пузатые русские ладьи. Ведун невольно пошел быстрее: вот он, последний шаг, оставшийся до дома! И пусть у него нет там своей крыши — но самый русский воздух стоит того, чтобы пересечь ради единого глотка половину планеты.
— Откуда, ребята? — окликнул он бородатых упитанных мужиков в длинных, почти до колен, косоворотках. Моряки носили по сходням и складывали на повозки с осликами увесистые тюки.
— Вологодские будем, — забавно окая, ответил один из мужиков, однако все посмотрели на гостя с явной настороженностью. Олег вспомнил, что выглядит знатным тысяцким, а отнюдь не дружинником, и поспешил отступить.
Договариваться о пути домой было рано. Как он объяснит то, что явится через два дня на причал в совершенно другом обличье? Или, того хуже, что начнет изменяться прямо на корабле? Однако Середин не мог заставить себя уйти от причалов и бродил, бродил вдоль них, вглядываясь в корабли, что всего месяц назад покачивались возле Рязани или Ростова, Новгорода или Белоозера, слушал бодрые голоса русских купцов, вдыхал запах дегтя и пеньки.
В караван-сарай Олег вернулся уже в темноте, поел запеченной рыбы, от наложниц и мальчиков отказался без объяснения причин, ушел к себе и задвинул засов. Сон не приходил долго — уж очень сильные впечатления испытал он в этот день. Но, в конце концов, мелодия, что доносилась из зала, и прохладный сквознячок от окна убаюкали его, и ведун провалился в сон.
Ему снилась Верея — прекрасная, как весна. Чистая, светлая, воздушная. Она парила в легком газовом одеянии, опускаясь всё ниже и ниже. Девушка потянулась губами к его лицу. Олег приподнялся навстречу — но вдруг любимое лицо облезло, вмиг превратившись в черепушку, а из кончиков пальцев выросли кривые когти, которыми боярыня и вцепилась ему в щеки, раздирая в куски, разбрасывая кровавые лохмотья и пронзительно вопя:
— Зачем ты меня прода-а-ал!!!
От непереносимой боли ведун проснулся, заметался по комнате, чудом нащупал засов, рванул, кинулся через зал к входной двери и, уже не в силах сдержать крика, скатился по ступеням на землю, подставив лицо небу…
— Кто ты, господин? Откуда? — Лица над ним плавали и качались, шевелили губами.
Олег застонал, попытался сесть, рассеянно водя руками перед собой.
— Гляньте, ухо проколото. Раб чей-то… Может, беглый?
— Я раб эмира Ургана! — отчаянно завопил ведун, пока крамольная мысль не заползла еще кому-то в голову. — Я раб эмира Ургана! Я послан к нему с важной вестью от старшей жены!
Он сел, тряхнул головой и заговорил тоном ниже.
— Кажется, я упал. Я споткнулся, да? Мне сказали, досточтимый эмир Урган, тысяцкий великого халифа, да продлит Аллах его жизнь на долгие годы, остановился здесь?
— Где твоя серьга? Ты пешком бежал? Где конь?
— Где моя серьга? — схватился за ухо Олег. — Она была серебряной! Где мой конь?