Для населения Юга понятия «англичанин» и «грабитель» были синонимами. Поэтому в результате союза Бургундии и Ланкастера общественное мнение повернулось в сторону Карла VII. Жан де Фуа умело руководил этой политической адаптацией, которая на деле была неизменным стремлением к миру. Далекие от парижских интриг и от махинаций Совета, горожане Лангедока — а тем более крестьяне — плохо понимали, какие могут быть сомнения по поводу короля, и не допускали мысли, что корону Франции можно уступить англичанам. Они желали, чтобы кончилась война и кончились налеты, а также чтобы прекратились подати. Английские набеги оставили слишком болезненные воспоминания от Бордо до Каркассона, чтобы желание мира могло кого-то привести на сторону Ланкастера.
Даже если время больших набегов прошло, английская угроза сохранялась, часто смешанная с арманьякской. Анализировать эти вопросы с парижской точки зрения значило изначально обречь себя на полное непонимание. В 1423 г. англичане осадили Базас. Андре де Риб, рутьер, в большей или меньшей степени служивший им, но называвший себя Арманьякским бастардом, разорил область Тулузы и в 1426 г. захватил Лотрек, в 1427 г. заставил пообещать себе семь тысяч экю за уход, а в следующем году возобновил грабежи, пытаясь добиться выплаты денег, положенных ему по договору 1426 г. Наконец, он создал угрозу для альбигойских земель Жака Бурбона, графа де Ла Марша. Тогда последний нанял соперника Арманьякского бастарда, кастильского рутьера, который окажется еще хуже, чем Риб, — Родриго де Вильяндрандо. Риб был схвачен и казнен. Вильяндрандо остался.
Сочтя, что ему заплатили мало, кастилец договорился с несколькими рутьерами, уже печально известными в Лангедоке, такими, как Андрелен и Ла Валетт, и сформировал настоящую армию, базировавшуюся между горой Лозер и хребтом Виваре. Люди Вильяндрандо рыскали по Нижнему Лангедоку, разграбили Ле-Веле, угрожали Лиону.
За то, чтобы не нападать на Лион, рутьер потребовал четыреста экю. Хотя сумма была незначительной, лионцы сочли, что уступка подобному шантажу чревата опасными последствиями. Они отказали. Когда они наконец согласились заплатить — чтобы разорению не подверглась вся равнина, — было поздно: теперь надо было выплатить восемьсот экю. И Вильяндрандо без малейшего стеснения разместил полученные таким образом суммы у нескольких лионских финансистов, чтобы они приносили доход…
В те же времена бывший каменщик, ставший главарем банды, Перрине Грессар, постоянно прочесывал долину Луары и Шера, между Буржем и Ла-Шарите. Он разорял окрестности Сансерра и одно время угрожал королю в Бурже. Карл VII встревожился настолько, что отправил будущего Людовика XI под защиту толстых стен замка Лош.
Что одним плохо, другим хорошо. Присутствия королевского двора и Счетной палаты было достаточно, чтобы создать в Бурже такой крупный потребительский рынок, какого там никогда не было. Пуатье извлекал большую выгоду из того, что в нем оказались парламент, Палата эд, а вскоре и университет. Это порадовало финансистов, а также галантерейщиков, ковроделов и ювелиров вместе с бакалейщиками, каменщиками и торговцами скобяным товаром. Не меньше, чем частные лица, дельцы и простые ремесленники, выгадали и городские коммуны: Пуатье завершил городскую стену, построил новую ратушу, начал облагораживать русло реки Клен.
Некоторые отважные дельцы отвернулись от стесненного регионального рынка и обратили взор на средиземноморские порты и альпийские перевалы. Устав от отцовской торговли мехами и не слишком желая повторять в Бурже монетные спекуляции, едва не обернувшиеся очень плохо, Жак Кёр вышел на большую экономическую дорогу. Он основал торговую контору в Монпелье. Он сотрудничал с итальянцами. В 1432 г. он оказался в Сирии. Шторма, из-за которого по возвращении он попал в руки корсиканских бандитов, было недостаточно, чтобы его обескуражить. Но время неопределенности прошло, и теперь Жак Кёр считал разумным спекулировать на победе Карла VII.
То здесь, то там экономическая жизнь оживлялась. Так, в феврале 1420 г. лионцы добились создания двух ежегодных ярмарок, пользовавшихся значительными налоговыми льготами. Но это оживление было непрочным, и многие признаки динамичного развития оказывались массовой иллюзией. Лионское бюргерство полностью восстановит свою деловую активность через двадцать лет.
В эти годы как политической, так и экономической неопределенности перед англичанами стояла самая тяжелая из военных задач: им надо было наступать, Это Карл VII мог оставаться в обороне. А для Ланкастера не довести завоевания до конца означало совершить роковую ошибку. Эта задача была тем тяжелее, что на уже завоеванных землях ему приходилось иметь дело с беспрестанными налетами партизанских отрядов и еще держащимися «арманьякскими» гарнизонами. Ведь люди Карла VII потеряли Компьень только в июне 1422 г., а в начале 1423 г. заняли Мёланский мост. Орсе и Маркусси на юге Парижа были логовами арманьяков, и «Горожанин» постоянно жаловался: Орлеанская дорога находилась в руках врагов, в то же время его бургундские друзья опустошали сельскую местность.
Накануне Богоявления (1422) прибыл в Париж герцог Бургундский и привел тьму латников, каковые причинили немало зла деревням вокруг Парижа, ибо после них не остается ничего, что они могли бы унести, если только не слишком жарко или им не слишком тяжело.
А арманьяки прибывали со стороны ворот Сен-Жак, ворот Сен-Жермен и ворот Бордель до самого Орлеана и творили столько же зла, как некогда сарацинские тираны.
В этой ненадежной ситуации много беспокойства англичанам причинял шпионаж. Английские капитаны и французские бальи, верные Генриху VI, в конечном счете начали видеть шпионов повсюду, но сам шпионаж был совсем не мнимым. «Их враги, у которых постоянно везде были друзья…» Эта фраза «Горожанина», симпатизировавшего бургундцам, была не просто оправданием поражения англичан. Она отражает реальность: арманьяки на равнине находили помощников, которых легко мог бы обрести какой-нибудь герцог Бургундский, но на которых не мог рассчитывать островной капитан.
Итак, прежде чем думать о завершении завоеваний к югу от Луары, англичане должны были закончить его к северу от нее. Таким образом, им пришла совершенно естественная мысль напасть на владения королевы Иоланды — Мен и Анжу. Эти регионы как для одной, так и для другой из воюющих сторон были стратегическим ключом к любому выгодному союзу с Бретанью.
Повести первое наступление на Анжу выпало Кларенсу. Брат Генриха V и Бедфорда, Томас Кларенс был не прочь, воспользовавшись, наконец, подвернувшейся возможностью, немного прославиться. 22 марта 1241 г. при Боже он попал в ловушку, расставленную французами — или, скорей, франко-шотландской армией — будущего коннетабля Стюарта. Кларенс недооценил численность «арманьяков». Стюарт без труда обманул его. Брата Генриха V после боя обнаружат в числе убитых.
Наконец, в 1423 г. произвели систематическую очистку парижского региона. Бедфорд хотел добиться спокойствия у ворот своего дома и лишь потом вернуться к завоеванию. Область Шартра, Перш, Бри, Валуа были почти очищены от арманьякских гарнизонов.
На 1423 г. пришлись два наступления в противоположных направлениях. Англичане вторглись в Мен и были отброшены. Армия Карла VII попыталась присоединить Шампань и была разбита. Ведь у буржского короля была армия.