Однако счастье вечным не бывает. Вскоре Ирине надоел статус любовницы и уверенная в их огромной любви начала она добиваться более высокого и приличного положения жены. Может не понимала, а может просто верить не хотела, что любовным светом из двоих лишь она горит, а избранник ее просто этот свет отражает, ну на манер Луны и Солнца. Никаких резонов слушать не желала, с подругами советовавшими бросить эту затею, пытавшимися глаза открыть отношения разорвала, родителям ультиматум поставила — не лезть в мою жизнь, сама разберусь. Наконец уже открытым текстом высказала Дмитрию Михайловичу. Раньше много намекала, он все отшучивался, вроде ни да, ни нет не говорил. Теперь подобрала момент, когда после любви расслабленный и уязвимый лежал он в ее постели в полудреме и в упор потребовала с женой развестись, мол не могу терпеть рядом с тобой другую женщину. Про то, что сама не ее место метит, промолчала, чтобы не спугнуть, мало ли. А так просто ревность, ничего от тебя не надо, единственное — будь только моим. Дмитрий Михайлович не в том состоянии был чтобы спорить — пообещал.
С тех пор для него кошмар и начался. Каждый день открывался вопросом: «Когда?» А ответа на вопрос не было, знал он, что невозможно это, но объяснить не мог. Попробовал как-то, но на все его доводы контраргументы нашлись и самый непрошибаемый: «Мы же любим друг друга!» Да уж, блин, любим, так любим, что обоим с этой любви только слезы, а то глядишь еще и третьему человеку — жене, которая вовсе здесь не при делах, тоже слезами обернется. Все труднее конспирироваться стало, попробуй поскрывайся, если одна из сторон скрываться напрочь не желает, а даже наоборот, грозиться что вот терпение лопнет, сама к твоей жене пойду и все расскажу. Достала! Послать бы ее куда подальше, да тоже неправильно получается, сам ведь «люблю» говорил, никто за язык не тянул, теперь отвечать приходится, послать же вроде как не по-мужски. Выходит надо жену кинуть, тоже нехорошо, предательство получается. Короче куда ни кинь всюду западло выходит, вот загнал себя в ситуацию не позавидуешь. Выбирать надо, а как тут выберешь. Бросить бы их обеих, да удрать куда подальше на необитаемый остров! Но это мечты идиота, здесь работа, дом, счета в банке, куда ты от них удерешь! Так и приходится маяться, как говно в проруби. Правильно кто-то сказал: «Когда мужчина любит одновременно двух женщин, он искренне желает, чтобы одна из них попала под трамвай!» Вот именно, под трамвай, чтобы избавить его от проблемы выбора, как же хрен дождешься, скорее уж они тебя дожмут, так, что сам под трамвай бросишься.
В этот раз все развивалось по обычной схеме: слезы постепенно перешли в упреки, потом встал набивший оскомину вопрос «Когда?», потом вновь бурные рыдания, поцелуи и полубезумный секс здесь же в кабинете при незапертых дверях и сакраментальный вывод после бурного оргазма: «Видишь, как нам с тобой хорошо! Так чего же ты ждешь?» На силу от нее отделался, пообещав, что уже скоро. Однако уходя, остановилась в дверях, чертовка, и таким сладеньким голоском заявила: «Ладно, еще месяц я подожду, ну а потом извини…», и аккуратненько дверь за собой прикрыла. Вот блин, как серпом по яйцам, нет, так дальше невозможно, надо что-то делать, достала вконец! Этак никаких нервов не хватит! Вот только что же делать-то? Правда, попала бы она под трамвай что ли… Под трамвай… Под трамвай? Именно!
Александр Сергеевич смотрел с веселым прищуром, оживленно тер потные ладошки и казалось излучал ауру дружелюбия и готовности помочь. Однако Дмитрий Михайлович слишком давно знал отставного полковника ФСБ ныне подвизавшегося руководителем Службы Безопасности «РусОйл», чтобы обманываться этим устойчивым, но в корне ошибочным впечатлением. Сквозь дымку щенячьего восторга от беседы с такой величиной, как один из директоров компании, нет-нет а пробивался острый, рентгеном проникающий в самую душу пронзительный взгляд бесстрастного исследователя. Вопреки опасениям Дмитрия Михайловича, выслушав его сбивчивое и двусмысленное предложение, эсбэшник не удивился и не смутился, а по-деловому достал из кармана блокнот, вырвал лист и мягким простым карандашом вывел вопрос: «Кого?», пихнув листок через стол директору и значительно взглянув ему в глаза. Дмитрий Михайлович на секунду замялся, почему-то в мозгу прыгало слово «котенок» и правая рука, вдруг начавшая жить своей собственной жизнью уже начала выводить его на листке. Огромным волевым усилием он зачеркнул уже написанную первую букву и аккуратным каллиграфическим почерком вывел: «Балашова Ирина Сергеевна». У следившего за его рукой эсбэшника удивленно подпрыгнули брови и чуть потемнели, блеснув стальным блеском глаза, однако уже через мгновенье он овладел собой, и на лицо вернулась привычная маска дружелюбного идиота. Протянув руку, он взял у директора листок и, щелкнув стильной бензиновой зажигалкой, отправил его в пепельницу, прокомментировав:
— Береженного Бог бережет, а не береженного конвой стережет. С этого момента зовем указанную персону «объект», не упоминая имени. Итак, в какие сроки и каким образом это должно случиться с объектом.
— В течении месяца, — выпалил директор, и чуть было не добавил, что его любовницу должен переехать трамвай, но вовремя сообразил, каким идиотом будет при этом выглядеть. — Э-э, желателен, несчастный случай.
— К сожалению, нет спецов, не достаточно финансирования для привлечения квалифицированных кадров, — развел руками Александр Сергеевич. — А те, что есть, просто тупые быки. Так что могу предложить нападение неизвестных с целью ограбления, либо суицид с запиской «прошу никого не винить». Но, должен предупредить, оба варианта довольно тухлые и имеют высокую вероятность расшифровки заказчика.
— Ни в коем случае! — резко вскинулся директор.
— Понимаю, понимаю, — успокаивающе замахал руками эсбэшник. — Не волнуйтесь, что-нибудь обязательно подберем.
В этот момент он чрезвычайно походил на вежливо заискивающего перед богатым клиентом продавца.
— Надо проработать этот вопрос, вот так с кондачка решать такие темы нельзя. Вы не волнуйтесь Дмитрий Михайлович, я поработаю над этим и к вечеру зайду к Вам с готовыми вариантами. Кстати, какой суммой на расходы я могу располагать?
— Любой, в разумных пределах, — вяло махнул рукой директор.
«Вот говно! — думал, закрывая за собой дверь кабинета Александр Сергеевич. — Ну пошли ты глупую телку на хрен, и все дела. Убивать-то зачем?! Что, самостоятельно, глядя в глаза послать бабу ссышь?! Не по-мужски, не по-джентльменски… А чужими руками ее же убить ни хрена не страшно! Ну и ублюдок же ты, директор! Одно слово говно! Вот только с поезда уже не спрыгнешь, капусту отрабатывать надо, сейчас на халяву даже блядям не платят. Так что придется напрячься и что-нибудь изобрести. Жалко, конечно, девку непутевую, но себя еще жальче. Потеряешь эту работу, так на вшивую пенсию нипочем детей не поднять в люди не вывести, да что детей, уже внуки пошли, теперь и о них думать надо. Эх, жизнь! Одно утешает, не на нем грех за девку эту будет, он лишь приказ выполнил, не пистолет убивает, а стрелок, что на курок жмет. Он в этой истории лишь пистолет. А вот директор — говно! Встретиться бы с ним в другое время… да, что теперь об этом, нынче их, воронья масть, твоя уж десяток лет, как кончилась. Говно, блядь!»