— А я был в твоем городе на экскурсии, после девятого класса. Может, даже возле твоего дома проходил. Ты не в центре живешь? Нас водили в Эрмитаж, к Медному всаднику, в Петропавловскую крепость, поднимались мы на палубу знаменитой «Авроры». А еще запомнилась мне прогулка по Неве и ночной развод мостов. Удивительное зрелище!
Как далеко сейчас все эти достопримечательности и сам родной город-красавец, по которому она успела уже сильно соскучиться. Особенно по маме с папой, младшему брату, бабушке, подругам. «Они где-то там, в совершенно другом мире. А я зачем-то здесь, в чужой мусульманской стране, на войне». Воспоминания Юры навеяли тоску. И она поспешила сменить тему разговора:
— Интересно, какие из афганок жены, матери? За что больше всего ценят их мужчины: за красоту, хозяйственность, ум, кротость характера?
— Афганки, говорят, действительно красивые, но как проверишь: они же в парандже с головы до пят ходят. А ты смогла бы в сорокаградусную жару в таком наряде прогуливаться? — Юра, хитро улыбнувшись, перевел взгляд с пыльной дороги на нее.
— Нет, это испытание не для меня.
За разговором не заметили, как их небольшая колонна втянулась в кишлак Алихель. Непривычное для славянина, но звучное восточное слово: любопытно, не женское ли имя оно означает?
Традиционным восточным поклоном с приложенной к сердцу правой рукой встречал их Сулейман с членами местного комитета. На площади стояла притихшая людская толпа, и лишь непоседы мальчишки, что-то дружно щебеча на своем языке, как заведенные, носились вокруг урчащей советской техники. Они не впервые встречали «шурави», этого высокого командира уже знали в лицо, наверняка, вновь привезшего им гостинцы. И пусть мулла говорит, что эти подарки не от Аллаха, а от «неверных», поэтому брать их грешно, кто же откажется от бесплатного мешка настоящей белой муки, сытного риса или даже пачки вкусного сахара, когда во многих семьях голодают?!
Сулейман предложил майору Михайленко, как обычно, провести сначала короткий митинг, потому что после раздачи продуктов площадь быстро опустеет. Он же первым и взял слово:
— Уважаемые дехкане! Народно-демократическая партия Афганистана, совершившая апрельскую революцию и с помощью братского Советского Союза строящая новую жизнь, делает все для того, чтобы сделать жизнь простого народа лучше. Вы теперь, а не помещики и баи, десятилетиями притеснявшие и бессовестно эксплуатировавшие ваш труд, хозяева своей судьбы. Отправляйте детей не в медресе, а в открывающиеся в стране школы, пусть учатся грамоте, сами же вступайте в партию, идите служить в армию, органы безопасности, помогайте нам бороться с контрреволюцией, и вместе мы победим.
Никто из отряда, кроме переводчика лейтенанта Набирова, не знал, о чем так страстно и пламенно, как настоящий трибун и повелитель масс, говорит Сулейман. Может, он так же неистово и убедительно ругает Советский Союз и курс Бабрака Кармаля. Но Сулейман — проверенный, свой человек, и советский офицер Михайленко полностью доверяет ему. Более того, считает афганского активиста своим другом. Был у него пару раз дома, пробовал вкусный плов и другие национальные блюда, приготовленные женой Анорой, а это по восточным законам много значит.
Толпа молча выслушала десятиминутную речь партийного активиста. Трудно было понять, какое впечатление произвела она на бедных дехкан. Ирине Кузнецовой показалось, что они восприняли выступление весьма равнодушно, как некий ритуал, а сейчас попросту ждут главного — раздачи привезенных продуктов.
— Кому нездоровится, кто болен, не стесняйтесь, подходите сюда, вам окажут медицинскую помощь, — и Сулейман рукой показал на их «санитарку».
Но местные жители выстроились в длинную очередь к двум «Уралам» с мукой и рисом. Получив по списку причитающиеся продукты и взвалив мешки на плечи, мужчины быстренько, будто боялись, что их отберут назад, уносили добро домой. И лишь в самом конце их пребывания в кишлаке к передвижному медпункту несмело подошла женщина с маленькой девочкой на руках. Едва прикоснувшись к ее лобику, Ирина и без градусника поняла, что у той высокая температура. Послушав дыхание, а оно оказалось нечистым, прерывистым, Ира испугалась за девочку, на ее глазах увядавшую. «У нее, похоже, воспаление легких, причем болезнь прогрессирует. Нужно срочно доставить ее в госпиталь, к нашим врачам». Но когда переводчик объяснил все матери, та истерически запричитала и отрицательно закрутила головой.
— Вы хотите, чтобы она умерла? — в недоумении жестко спросила Кузнецова.
Набиров теперь уже Ире пояснил, что без согласия мужа она ничего не может сделать. Таковы нравы.
— А где ее муж?
— Как я догадался из путаного ответа, в горах. Он душман.
Подошел майор Михайленко с Сулейманом. Вместе обсудили патовую ситуацию. Если ничего не предпринять, девочка может уже к утру умереть. Но даже это не подействовало на афганку, беспомощно рыдавшую.
— Она сказала, что всю ночь будет молиться Аллаху, и тот обязательно спасет дочь.
— Аллах не врач, к тому же он находится очень далеко отсюда, на небесах, — глухо заметил Сулейман на дари и как выход предложил позвать старейшин кишлака. К их мудрому совету женщина обязана прислушаться.
Так и сделали. С горем пополам уговорили мать сесть с ребенком в «таблетку». Юра завел машину. Но ехать одни, без колонны они не имели права. Командир отряда объявил пятиминутную готовность к совершению марша.
Через минут десять колонна тронулась в обратном направлении по той же пыльной ухабистой дороге. Позади осталась половина пути, когда раздался взрыв. На мину наскочил пустой «Урал», возивший в кишлак муку. Водитель не пострадал, отделавшись легкой контузией. А вот левое переднее колесо взрывная волна безжалостно вырвала и отбросила метров на двадцать. Наскочи на смертоносную взрывчатку их беззащитный и маломощный санитарный «уазик», все ехавшие в нем, включая несчастную афганку с ребенком, моментально превратились бы в груз «двести».
У Иры разболелась голова. Ее бросало то в холод, то в жар от одной только мысли об этой страшной случайности, когда твоя жизнь уже тебе не принадлежит, а всецело зависит от того, в скольких сантиметрах от обочины престу пная рука «духовского» минера заложила коварный сюрприз и на каком расстоянии от него прокатится колесо. Майор Михайленко был как грозовая туча, разве что молнии не метал. От злости неизвестно на кого матерился как сапожник. Второй «Урал» взял своего покалеченного собрата на жесткий буксир, и, не застрахованные от повторного подрыва, машины продолжили путь.
Наши врачи спасли жизнь афганской девочке. Она так, наверное, никогда и не узнает, кому, кроме Аллаха, обязана своим чудесным исцелением. Разве что мать, тайком от мужа, обмолвится о своем «грехе», который только в том и заключался, что от безысходности подошла она к советской машине с красным крестом и доверила своего смертельно больного ребенка «неверным»…
* * *
Так, в буднях, незаметно для Иры пролетели две недели. Когда никуда не выезжали, тоже хватало работы. За медпомощью обращались солдаты и офицеры, даже с соседнего разведбата, хотя у них был свой военный врач. Потом Ира раскусила эту маленькую военную хитрость: симпатичная двадцатилетняя девчонка, только приехавшая из Союза, казалась лакомой приманкой для одуревших от войны молодых парней и мужчин, стремившихся при первом удобном случае познакомиться, завязать отношения. Вот и придумывали несуществующие головные и сердечные боли, лишь бы получить аудиенцию у новенькой медсестры. Ира, будучи веселой и общительной, искусно подыгрывала мнимым больным.