Возникшие проблемы в разных отрядах решались по-разному, но в целом все происходящее можно сравнить с хорошо известным понятием «продразверстка». Все добытые в бою или на охоте продукты сдаются командованию отряда, а уже командир распределяет его среди всех. За утаивание продуктов — расстрел!
Почему я сравнил этот метод с «продразверсткой», объясню на примере Бахчисарайского отряда, так как там пошли другим путем, практически введя «продналог».
Как вспоминал командир отряда М.А. Македонский: «Дневной рацион состоял из одной лепешки, маленького кусочка конины и кипятка» [80, с. 64]. Вскоре партизаны не могли себе позволить и этого. Тогда подспорьем стала охота.
«Чтобы заинтересовать людей, мы ввели своеобразную премиальную систему. Группе партизан, которая убила оленя или козу, мы отдавали «сбой» (голову, ноги и внутренности животного), а туша шла в общий отрядный котел.
Этот порядок был введен по предложению самих партизан и выдерживался самым строжайшим образом все время, пока мы были в лесу. Привели два партизана в отряд корову — получайте ее голову, ноги, кровь, а остальное — на всех. Подстрелил партизан зайца — половину тушки возьми, вторую половину отдай отряду.
У нас не было случая, чтобы кто-нибудь, кому повезло на охоте, утаил добычу от товарищей. По законам леса такого партизана мы бы расстреляли.
Премиальная система применялась и на продовольственных операциях. Скажем, проводится налет на мельницу или на склад — участники операции получают награду: восемь котелков муки каждый отдает отряду, девятый оставляет себе.
Благодаря такой практике, люди, как бы ни было им тяжело, охотно шли в дальние походы, на опасные операции.
Несмотря на все наши старания, бывали дни, недели, когда партизаны не получали никаких продуктов, ни ложки муки, ни кусочка мяса — абсолютно ничего. Чем мы тогда питались? Пожалуй, легче сказать, чего мы не ели, потому что ели буквально все: молодые побеги, листья, траву, древесную кору, прошлогоднюю картошку, трупы павших животных и т. д. Шкуры убитых оленей, снимали с ног обувь — постолы, резали их «на лапшу» и варили. Все, что можно было жевать, что хоть как-нибудь усваивалось желудком, — все шло в пищу» [80, с. 108].
А вот что вспоминал Андрей Сермуль: «В заповеднике перед войной зубры были. Мокроусов с самого начала строго-настрого нам запретил их трогать. Приказ дал: под расстрел того, кто убьет зубра, он, мол, 10 тысяч золотом стоит. Зубров этих в конце концов немцы постреляли, хотя последний зубр все же партизанам достался, несмотря на приказ. Голод заставил»[92, с. 28].
Или другой эпизод: «Подходит ко мне Костя Кособродов — тоже наш партизан-разведчик, до войны лесником работал в здешних местах — и говорит: просись в разведку, вместе пойдем, да так настойчиво говорит. Как не хотелось мне снова по горам бегать, но согласился, и правильно сделал. Отправились мы втроем в Алушту, но в какой-то момент Кособродов стал забирать несколько в сторону, а зачем — не говорит. Пришли, наконец, к какому-то камню. Костя листья сухие разгреб и достает из-под него полтуши барана. Для нас в нашей голодухе — это больше, чем сокровище! Я уже несколько месяцев мяса вообще не видел! Откуда, спрашиваем, такое богатство?
«Возвращаюсь из разведки, — рассказывает Костя — вижу внизу в балочке четверо партизан из соседнего отряда втихаря барана разделывают, я за камень сверху присел, чтобы меня не видно было, и как гаркну: «Хендехох» и… очередь вверх, они от неожиданности винтовки побросали, и — кто куда, ну, я барана припрятал — и в отряд». Подкормились мы этим бараном, силенок, конечно, сразу прибавилось, да так, что в этой разведке мы захватили немецкую машину, кстати, с продуктами, и принесли их в отряд вместе с остатками барана»[92, с. 31].
В целом же положение в 3-м районе было ужасным, как писал в своей докладной Е.А. Попов: «У Северского дело дошло до катастрофы, там голодной смертью умерло 362 человека и в 11 случаях были факты людоедства» [14, с. 14].
С потерей продовольственных баз резко изменилось положение Центрального штаба. Еще в начале ноября А. В. Мокроусов отстраняет от должности и переводит рядовым бойцом заведующего снабжением штаба Т. Д. Якушева. Примечательна причина смещения — за пьянство [14, с. 4]. Пока еще было, что пить и чем закусывать, но к декабрю ситуация изменилась кардинально. В ходе прочеса А.В. Мокроусову и его штабу с трудом удалось вырваться из плотного окружения. Пробивались с боем, несли потери.
Еще недавно землянка А.В. Мокроусова выглядела так: «Внутри она была выложенной бревнами. У входной двери встроено окно. Справа железная печка, слева, у окна небольшой столик. Во второй половине землянки — деревянные нары, покрытые ковром». После прочеса картина была несколько иная: «Шалаш Мокроусова представлял собой деревянную изгородь, накрытую плащ-палатками» [101, с. 37].
Но самое главное заключалось в том, что у Центрального штаба не было продуктов.
Если вспомнить бессмертных героев «Трех мушкетеров», то там есть такая фраза: «Когда мушкетерам нечего было кушать, то они стали ходить в гости».
Точно так же поступил и А.В. Мокроусов, который ранее не покидал своего логова и не был ни разу ни в одном из отрядов.
К моменту его появления во 2-м партизанском районе, которым командовал его старый соратник, верный друг и единомышленник И.Г. Генов, А.В. Мокроусов уже был наслышан о том, что Зуйский отряд полностью сохранил свои продовольственные базы.
Вероятно, каждый, читающий эти строки, должен проникнуться чувством гордости за людей, которые в этом всеобщем бедламе сработали удивительно безукоризненно. Им удалось не только сохранить базы, но, как оказалось, по своей инициативе они заложили их из расчета на год партизанской деятельности, в то время как Крымский обком партии ориентировал все отряды производить закладку всего на 6 месяцев.
Реакция партизанского руководства Центрального штаба оказалась совершенно неадекватна.
К моменту прихода А.В. Мокроусова на Яман-Таш уже 25 отрядов утратили свои базы, и потому на их фоне командование Зуйского отряда было вправе гордиться тем, что их люди сыты, успешно ведут боевые действия, отряд пополнился несколькими группами военнослужащих.
В действительности произошло следующее: «Мокроусов вышел на середину землянки, рослый, широкоплечий, большие потемневшие глаза блестели сухим, мятущимся огнем; обращаясь к работникам своего штаба, возмущенно говорил:
«Вы посмотрите, товарищи, какие уродливые формы принимает нынешнее партизанское движение? Они завели свои базы. Обзавелись, видите ли, патефонами! Сидят на этих базах, боясь потерять их. А воевать не воюют. Это что же такое?! Взорвать надо все эти базы! Взорвать! Тогда отряды пойдут добывать хлебушек и будут воевать» [78, с. 77].
В ультимативной форме А.В. Мокроусов требует, чтобы Зуйский отряд захватил ближайшее крупное село Баксан. Задача не только невыполнимая, но и бессмысленная.