Оберштурмфюрер и Раух несколько мгновений молча смотрели друг на друга.
— Тогда остаются гранаты, — произнес Фриц как-то совершенно обыденно. — Они должны быть в том ящике.
Маренн вернулась к артиллеристу и поправляла его повязку, только ради того, чтобы что-то делать. От предвкушения того, что должно было произойти, у нее бешено колотилось сердце. Но она не останавливала Рауха. Она понимала, если не он — тогда никто, и будущее Германии окончательно будет раздавлено этими наглыми, огрызающимися огнем громадами, танками тех, кто уже однажды в Компьене, подписав драконовский мирный договор, обрек немецких женщин и детей на голод и страдания, из-за упрямства которых фюрер и пришел к власти. Раух наклонился над ящиком. Когда он распрямился, Маренн увидела у него в руках две противотанковые гранаты. Головной танк был уже близко.
Маренн выпрямилась и подошла к Фрицу.
— Пригнись! Пригнись! — он заставил ее упасть на колени. — Ты с ума сошла!
Вокруг пушки пули вздымали фонтанчики снега.
— Фриц, постарайся…
Она хотела сказать: «Постарайся остаться в живых», — но понимала, это глупо. Шансов почти нет, еле-еле наберется один против девяноста девяти.
Он прислонился щекой к ее волосам.
— Я тебя люблю.
— Скорее, скорее, — торопил артиллерист.
— Отойди, отойди, спрячься, — Фриц толкнул Маренн в укрытие, где лежал раненый.
Передовой «шерман» надвинулся на пушку. Раух рванулся в сторону, швырнул гранату, но танк продолжал упорно двигаться вперед. Раух покачнулся и упал в снег.
— Фриц! — Маренн рванулась вперед.
— Стой, нельзя! — артиллерист схватил ее за руку. — Куда?!
Потом он закричал:
— Есть! Есть!
Танк замер буквально в нескольких метрах от Рауха.
— Фриц! Фриц! — Маренн подбежала к нему, приподняла голову.
— Я живой, живой, — он открыл глаза, произнес хрипло, провел пальцами по ее щеке. — Как там?
Маренн обернулась — остальные «шерманы» поспешно уходили назад. Сотни взрывов полыхали вокруг них.
— Кажется, на сегодня все. Они уходят, — выдохнула она и даже заставила себя улыбнуться.
Справа послышалось знакомое «Хох!» — это пехотинцы Пайпера бросились в контратаку.
Из-за туч брызнули лучи заходящего солнца. Маренн взглянула на поле — его покрывали десятки дымных факелов. Стрельба затихала. Остатки «шерманов» скрылись в лощине. Пехота лениво огрызалась огнем. Все заканчивалось.
— Фриц! Где он? — она услышала знакомый голос Скорцени и обернулась. — Живой?
Отто подбежал к разбитому орудию, с ним были Цилле и еще несколько солдат.
Айстофель с радостным лаем прыгнул к Маренн, облизывая ее лицо.
— Живой, живой, — Раух с трудом поднялся.
— Я видел в бинокль, что здесь произошло, — Отто обнял его, похлопав по спине. — Пайпер уже доложил Дитриху. Железный крест первой степени. Без всяких сомнений. Ты молодец.
— Я оказался здесь и сделал то, что мог, — Раух только скромно пожал плечами. — Любой бы на моем месте сделал то же.
Маренн встала и подошла к раненому. Его бил озноб, воспаление усиливалось, бледное лицо покрылось испариной.
— Это командир батареи, — сказала она, обернувшись к Отто. — Надо срочно в госпиталь.
— Оберштурмфюрер Шульц, — увидев старшего по званию, артиллерист хотел приподняться, чтобы отдать честь, но чудовищная боль приковала его к земле.
— Нет, нет, не двигайтесь, — Маренн обхватила его за плечи.
— Цилле, — распорядился Скорцени, — организуйте носилки, и необходимо доставить оберштурмфюрера. Кстати, надо сообщить Пайперу, нужно еще одно награждение. И тебе тоже, — он взглянул на Маренн.
— Мне ничего не надо, — она недовольно нахмурилась. — Во-первых, мне не дадут, ты сам знаешь. А потом, я уже просила, пожалейте нервы рейхсфюрера или хотя бы фрау Марты. Я могу только представить себе, какое произведет на нее впечатление, что я не только взорвала железнодорожную станцию, но еще едва не угодила под танки.
Оберштурмфюрера Шульца положили на брезент, Цилле и солдаты подняли его. Артиллерист уже был без сознания. Когда его принесли в полевой госпиталь, Маренн сразу же сделала ему инъекцию пенициллина По просьбе Шелленберга профессор де Кринис на свой страх и риск взял несколько ампул этого чудо-лекарства в секретной лаборатории, когда узнал, куда они отправляются, и что им предстоит.
— Возьмите, мало ли что, — взволнованно говорил он, передавая ампулы Маренн. — Пусть мне голову оторвут, лишат кафедры, но я умоляю, возвращайтесь живыми. Только возвращайтесь живыми.
Она вышла из палатки — было уже совсем темно. Горел костер. Сидя на перевернутых ящиках, ее дожидались Скорцени и Раух, рядом на снегу лежал Айстофель.
— Ну как? — Отто поднялся ей навстречу.
— Я думаю, все будет в порядке. Спасибо де Кринису, — она слабо улыбнулась. — Я знаю, что Зепп прислал Пайперу к Рождеству пирог с клубникой.
— Это с той колонной снабжения, которую атаковали американцы? — Скорцени усмехнулся. — Наверное, пирог они забрали в первую очередь.
— Они любят индейку с трюфелями, но и от пирога, конечно, тоже не откажутся.
Маренн прислонилась лбом к его плечу.
— А может быть, все-таки они его не нашли?
— Как бы то ни было, нам все равно не достанется, — Скорцени провел рукой по ее спутанным волосам. — Пайпер и его ребята все съедят без нас. После боя у всех зверский аппетит.
— Нет, это несправедливо, — запротестовала Маренн. — Я хочу пирог с клубникой.
Она слегка стукнула его пальцами по плечу.
— Ну, тогда пойдем скорей, — Скорцени обнял ее за талию и, обернувшись, приказал:
— Вставай, Фриц. Айстофель — за мной.
Приставив зеркало к толстому стволу сосны, Маренн расчесала волосы и застегнула пуговицы на парадном кителе. На поляне в кругу из боевых машин горел огромный костер — его отблески плясали на броне. Прямо на снегу на вытоптанной площадке стоял белый рояль. На нем на большом подносе в хрустальных бокалах искрилось шампанское и лежал тот самый пирог — клубника со сливками.
— А откуда рояль? — удивилась Маренн, подходя.
— Привезли с виллы Сент-Эдвард, — сообщил Раух. — И посуда оттуда же. Американцы захватили виллу, но наши отбили, взяв тридцать человек в плен, и уничтожили пять «шерманов». Вот даже бокалы не побили.
На круглом концертном стуле за роялем сидел Пайпер. Он импровизировал на ходу, мешая Бетховена, Моцарта и джазовые мелодии. Маренн подошла. Пайпер встал, уступая ей стул, сам же продолжал играть, не отрываясь. Она вступила на очередном аккорде, и дальше они играли в четыре руки. Медленно, торжественно падал снег.