— Штефана пыталась спасти женщина? — Раух удивился. — Ты никогда не говорила об этом. Его подруга?
— Наверное, — Маренн вздохнула, — я ничего не знаю об этом. И Джилл не знает. Да и откуда нам знать? Штефан встретил ее где-то под Сталинградом. Она приехала на каникулы к своим родственникам из Санкт-Петербурга. А тут война, пришли наши части.
— Она русская?
— Да, из бывших русских дворян. Теперь она где-то у большевиков, — Маренн смахнула слезу, которая предательски скользнула по щеке. — И была у большевиков, в сорок третьем, под Курском. Она пыталась вытащить Штефана из горящего танка, как это сделала вчера я, с тем американцем. Но, в отличие от американца, Штефан был уже мертв.
— Русская девушка пыталась вытащить немецкого офицера из танка? — Раух покачал головой. — Это что-то невероятное. Они же все фанатики.
— Она русская девушка, но не большевичка, — поправила его Маренн, — в этом есть разница. И они не фанатики, по большей части. Такие же люди, как и все.
— Откуда ты знаешь, что это было так?
— В сентябре под Кенигсбергом мы с Ральфом едва не угодили в плен…
— Я помню.
— Я случайно встретила ее, в лесу, вот почти в таком же, как здесь, — она обвела глазами сосны, — только все было зелено еще, и много ягод на кустах. Она служит переводчицей в какой-то русской части теперь. Пошла за ягодами, а тут мы, а за нами — их ищейки с собаками. Она помогла нам уйти.
— Как же ты узнала, что это именно она?
— Это не я ее узнала, мне о ней ничего вообще не было известно. Она меня узнала. По фотографиям, которые ей показывал Штефан. Я очень надеюсь, что там, у большевиков, с ней ничего не случится до того, как кончится война. Но как бы она ни кончилась, я сделаю все, чтобы ее найти. Мне кажется, она единственная женщина, кроме меня и Джилл, которая по-настоящему была важна для него, — Маренн опустила голову и прикоснулась лбом к плечу Рауха. — А я понимаю с горечью, что так мало знала о нем, особенно о его последних годах, когда он вырос, вступил в СС, отправился на фронт. И не спросишь его теперь ни о чем, не узнаешь ничего, не у кого спросить. Он никогда мне не ответит. Сколько бы я ни спрашивала.
— Не плачь, — Раух прижал ее голову к своему плечу. — Штефан не любил, когда ты плачешь. Тебе надо думать о Джилл. Ты для нее единственная опора, даже несмотря на Ральфа.
— Да, конечно, — Маренн кивнула. — Джилл. Если бы не она, я не пережила бы это горе. Наверное, застрелилась. Ты же знаешь, я атеист, как многие, кто прошел войну, еще ту, первую, я не боюсь совершить грех самоубийства.
— Нет, нет, Маренн, не говори так.
— Я не рассказывала Отто об этой девушке, — она внимательно посмотрела Фрицу в глаза. — И даже Джилл не говорила. Сказала только тебе.
— Почему? — он не отвел взгляда.
— Потому что мне кажется, ты чем-то похож на него. Он также бросился бы с гранатами под танк, я уверена. Так же первым ворвался бы в этот укрепленный пункт. Да, он так и делал. Он стрелял из пушки, пока мог, пока еще были силы. За это его и наградили, таким же крестом первого класса. У вас есть общее. И даже внешне. И у него были серые глаза, как у его отца, и он умел сочувствовать.
Стало смеркаться. Гул самолета стих.
— Улетел, — Раух вскинул голову. — Да, точно улетел.
— Подъем! — послышалась команда Пайпера. — Как настроение? — он подошел к Маренн. — Нам предстоит искупаться, — сообщил он без тени иронии в голосе. — Мост через реку разрушен, будем переходить вброд.
— Но вода ледяная, — Раух посмотрел на Маренн с явным беспокойством.
— Вброд так вброд, — Маренн отреагировала спокойно.
— Нет, штурмбаннфюрер, — Пайпер усмехнулся. — Фрау купаться никто не позволит. Ей найдется место на машине. В крайнем случае, понесем на руках, я думаю, желающие найдутся, даже в ледяной воде. А нам с вами, вполне возможно, что придется. Смотреть будем на месте.
Появился Скорцени.
— Вы готовы?
— Так точно, господин оберштурмбаннфюрер, — отрапортовал Раух.
Маренн только кивнула.
— Тогда выступаем.
— Пойдем, — Раух протянул Маренн руку. — Снег глубокий. Опирайся на меня.
Обе группы двинулись в сторону шоссе, соединявшего Басс-Бодье и Труа-Пон. Когда первые солдаты показались из леса, их встретили выстрелами. С немецкой стороны тоже открыли огонь.
— Американцы! — услышала Маренн голос Пайпера. — Какая-то часть. Видимо, оторвались во время отступления и теперь пробиваются к своим.
— Или разведчик навел, — предположил Скорцени.
— Вряд ли, — Пайпер покачал головой. — Они нас явно не ожидали.
— Оставайся здесь, — Раух побежал вперед.
Маренн приготовила автомат. Впереди она увидела силуэты американцев. Она дала несколько очередей. Ошеломленные огнем в упор, американцы опомнились минуты через три. Над головой Маренн зацокали пули.
— Зачем? Зачем? — Раух упал в снег рядом с ней. — Я же сказал, не привлекай внимания к себе.
— Сколько их там? — спросила она, чувствуя, как тает во рту набившийся снег.
— Не менее полусотни. С ними танки.
Теперь она и сама увидела на шоссе несколько «Шерманов» с белыми звездами на башнях. Вокруг суетились пехотинцы. На западе садилось солнце, заснеженные сосны полыхали сотнями рубиновых искр. «Королевский тигр», замаскированный ветвями, выстрелил — и головной «шерман» загорелся. В ответ американцы открыли беспорядочную стрельбу.
— Может быть, прорыв и не встревать в бой? Сил у нас недостаточно, — предположил Скорцени.
— Но они ударят в спину дивизии, — ответил Пайпер. — Кроме того, у «Лейбштандарта» не бывает недостаточно сил. Даже если он представлен одной оперативной группой. Надо уничтожить их. Такая кнопка под задом «Лейбштандарта» совершенно не нужна. Сообщите, — подозвал он связиста, — приняли бой с прорывающейся из окружения частью противника. Живая сила количеством около батальона, танки. Что? — он повернулся к Скорцени. — Я полагаю, дожидаться, пока они нас атакуют, не будем. Будем атаковать сами. Артиллериста мне! — приказал связисту. — Франц! Артиллерию на прямую наводку!
Было слышно, как гауптштурмфюрер Шлетт отдает команду.
— Левее ноль двадцать три снаряда, огонь!
Над шоссе расплывались облака дыма. Сквозь просветы виднелись «шерманы». Они были так близко, что Маренн видела жерла их пушек.
— Хорошо, Франц, еще! — прокричал Пайпер в трубку. — Не давай им вздохнуть!
— Десять снарядов, огонь!
Через полминуты один за другим проскрежетали снаряды. Танки окутались дымом.
— Еще восемь снарядов, огонь!
Дым над шоссе рассеялся, открылось все пространство, занятое беспорядочно отступающими пехотинцами противника. Практически все «шерманы», шесть штук, и несколько бронетранспортеров горели вдоль шоссе.