– Виноват, – он щелкнул каблуками, вытянувшись перед ней, но глаза его продолжали улыбаться.
– Что с оружием? – она старалась держаться с прежней строгостью, – почему не проверили перед вылетом?
– Оружие исправно, – ответил он, – просто все выстрелил, до железки.
– Машина цела?
– Ремонтники поехали за ней, – слова цепляются одно за другое. Он даже не представляет, как она ждала! И тут Хелене не выдержала:
– Ваша слепая отвага, майор – не больше, чем кокетство перед Зизи и уборщицами из столовой, – выпалила она. – Задача командира – вести сражение, а не щеголять своей храбростью, отсылая эскадрилью под руководством неопытного пилота. Вы разве не понимаете?
В его взгляде она прочитала удивление. Конечно, она отдавала себе отчет, что вспылила не по делу, он совершил подвиг, он спас «Рихтгофен», пожертвовав собой! Но не могла остановиться – все пережитое ею в предшествующую ночь сейчас вылилось в гневной тираде. Удивление Эриха перешло в недоумение. Он никак не ожидал ее гнева. Лауфенберг приоткрыл полог. Хелене поймала его обеспокоенный взгляд. Пожалуй, впервые за годы совместной службы он слышал, чтобы она кричала. Только теперь до нее дошло, что ее слышит не только Лауфенберг, ее слышат подчиненные в соседней комнате. Прервавшись на полуслове, Хелене замолчала. Повисла напряженная тишина. Опустив голову, она смотрела на свои руки, теребившие пилотку, и боялась взглянуть ему в лицо. Если он не поймет ее сейчас, он никогда ее не простит. Обрушившиеся несправедливые упреки его обидят. Такого она никогда не допускала. А ее тон просто оскорбителен. Неужели он не поймет ее?
– Фрау Райч, – голос связиста прозвучал неожиданно громко в воцарившейся тишине, – генерал-оберст фон Грайм на проводе.
Она встала. И не взглянув на Эриха, вышла к телефонистам.
– Полковник Райч. Слушаю вас, герр генерал-оберст…
– Я знаю, Хелене, что вы сегодня потеряли шесть самолетов, – услышала она монотонный голос начальника, – но завтра снова поднимайте «Мелдерс» и «Рихтгофен», необходимо нейтрализовать авиацию противника, иначе наши армейские части не смогут укрепиться в Шведте.
– Я рад, Лена, что ты так любишь меня.. – шепнул ей на ухо Хартман, подойдя. От неожиданности она закашлялась.
– Хелене, вы слышите меня, что случилось? – недовольно осведомился фон Грайм.
– Простите, герр генерал-оберст, одну минуту, – она обернулась к майору. Все также улыбаясь одними глазами, он щелкнул каблуками и отдал честь. Выслушивая распоряжения генерала, Хелене видела в окно, как, выйдя из штаба, Эрих сразу попал в окружение летчиков и механиков. Его поздравляли, расспрашивали.
– Я все поняла, господин генерал, – ответила она фон Грайму сдержанно, – «Мелдерс» и «Рихтгофен» готовы выполнить свой долг.
Спустя полтора месяца рейхсмаршал авиации Герман Геринг в последний раз собрал своих асов на вилле в Оберзальцберге, в Баварии. Неожиданно там же появился и Кальтенбруннер. Навсегда распрощавшись с Берлином, вокруг которого сжимались клещи наступавших русских войск, обергруппенфюрер СС со своим ближайшим окружением следовал на заранее подготовленные высокогорные альпийские базы, где рассчитывал укрыться до лучших времен. По пути он навестил осевшего на юге рейхсмаршала. Их беседа проходила секретно, с глазу на глаз. Хелене восприняла это с облегчением, ей не хотелось лишний раз встречаться с обергруппенфюрером. Однако вести из Берлина чрезвычайно волновали ее: она беспокоилась за Эльзу, оставшуюся в осажденном городе.
На рассвете 23 апреля, после того, как у фюрера случился нервный срыв, начальник штаба ВВС Ганс Колер, удостоверившись, что Гитлер не в состоянии руководить войсками и исполнять свои обязанности, со всем штабом на 15 «юнкерсах» вылетел в Мюнхен. Геринг уже знал от Кальтенбруннера, что произошло. Более того, он получил по радио секретное сообщение Бормана, что у фюрера нервное расстройство, и Геринг должен взять на себя руководство страной. Приехавший в полдень на виллу генерал-оберст Коллер подтвердил полученные ранее сведения. По его расчетам, Берлин продержится неделю – не больше. Положение катастрофическое. Все подвигали рейхсмаршала к тому, чтобы начать действовать. Пора брать власть в свои руки и договариваться с союзниками. Но Геринг колебался. Он запросил у фюрера по радио, считает ли он по-прежнему его своим преемником и желает ли, чтобы, в соответствии с декретом от 29 июня 1941 года, он взял на себя полный контроль над рейхом с полномочиями во внутренних и иностранных делах. В фюрер-бункере его телеграмма произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Гитлер негодовал. Услышав гневную реакцию фюрера, Борман струсил и послал радиограмму коменданту СС в Оберзальцберге с приказом арестовать Геринга за измену. На всякий случай.
Утром 24 апреля все радиостанции передавали последнее обращение Геббельса к жителям столицы: «Наши сердца не дрогнут, – вещал министр пропаганды, – мы горды тем, что нам выпала благородная миссия защищать западную цивилизацию от разрушительного натиска востока…»
– От натиска востока становится душно, – со свойственной ему иронией заметил Андрис фон Лауфенберг, прослушав сообщение Геббельса. – Могли бы что-нибудь придумать, чтобы проветрить помещение.
Хелене молча курила, стоя у окна. После смерти матери она замкнулась в себе, хотя по-прежнему внешне сохраняла присущие ей хладнокровие и решительность. Вскоре в Оберзальцберге появился адъютант Гитлера Шауб. Он прилетел на юг с поручением фюрера уничтожить все его бумаги в мюнхенской квартире и в Бергхофе. Это лишь подтверждало всеобщее ощущение конца, витавшее повсюду. Вечером того же дня в резиденцию Геринга пожаловали эсэсовцы. Они оцепили имение, заблокировали все входы и выходы. Сомнений быть не могло, рейхсмаршал посажен под домашний арест. «Вот к чему приводят инициативы, подсказанные Кальтенбруннером, – с досадой подумала Хелене, – все оказалось провокацией. А как могло быть иначе? Герман нашел, кому довериться». Она немедленно поспешила в кабинет к шефу. Но ее не пустили – несколько офицеров СС, прибывших из Берлина, пытались убедить Геринга подписать документ об отказе от всех занимаемых постов, так сказать, «по состоянию здоровья». Геринг решительно отказался. Несмотря на телеграмму, присланную ему от имени фюрера, он никак не мог заставить себя поверить, что фюрер действительно отстранил его от дел. Тогда эсэсовцы вытащили пистолеты. Осознав, что его карта бита, рейхсмаршал подписал предложенный документ. Церемония была прервана воздушным налетом союзников. Бомбы рушились на виллу Гитлера в Берхтесгадене. Самолет за самолетом сбрасывали свой смертоносный груз на Оберзальцберг. Силы Люфтваффе и противовоздушная оборона были столь малочисленны, что не могли противостоять мощи противника. Выехав из Мюнхена в Бергоф, командующий 6-й воздушной армией генерал-оберст Роберт Риттер фон Грайм увидел искореженные обломки бывшей резиденции фюрера. Дом Гитлера был разрушен прямым попаданием.
К утру 25 апреля наступающие части Красной армии взяли Берлин в клещи. Известие об этом потрясло всех находившихся при Геринге в Мюнхене летчиков Люфтваффе. По радио без конца передавали сообщения, что к столице пробивается армия генерала Венка. На самом деле, по сведениям фон Грайма, из всей армии к столице двигался только один корпус, 20-й, и его задача была весьма ограниченной – выйти к Потсдаму и обеспечить коридор для отступления берлинского гарнизона. Основная часть армии Венка с боями двигалась на восток на выручку окруженной 9-й армии. И все же эти сообщения внушали надежду – Берлин сражается, еще не все потеряно.