Под утро лагерь «спецов» опустел. Группы ушли в горы. Гитара осталась в спальнике ждать хозяина.
ЗАМЕНА
— «Плафон» запросил «вертушку». Она будет через полчаса, — объявил командир. «Плафон» — позывной авианаводчика, закрепленного за отрядом. Позывной плавно перешел в кличку. Плафон — сухощавый блондин — в миру, то есть вне войны, летчик на «Ан-12». Сейчас он кутается в дождевик на площадке приземления, а в штабной палатке разборки:
— Я сам хочу остаться, — в который уже раз тянул свое невысокий крепыш, командир группы. — Я знаю людей. Они привыкли ко мне. В обстановке разбираюсь. Заменюсь через месяц.
— Командир, ну хочет человек сам. Почему не оставить? Заменим связиста, у него тоже скоро срок выйдет, а прапорщик его только недавно прилетел, справится, — поддерживал «отказника» другой комгруппы.
Командир отряда — подполковник Спиридонов, бывший десантник, подытожил коротко:
— Ты — летишь! Собирайся, скоро «вертушка». Хочет, не хочет… Не дети! Вышел срок — домой. Случись что — я сам себе никогда не прощу. Усталость есть усталость. Отдохнешь — вернешься…
Заменяются по-разному. Кто-то, демонстративно зачеркивая день за днем на календаре, отсчитывая свой срок, готовится за неделю к отлету. Кто-то лишь успевает торопливо схватить рюкзак со шмотками, вернувшись с гор и опаздывая на «вертушку». Похоже, пожалуй, всегда одно — это грусть при расставании. Тяжело оставлять здесь друзей, кошки скребут на душе. Словно виноват этим своим отъездом. И очень часто при расставании слышишь: «Ждите, братцы! Не задержусь…».
Вот возвращаются сюда действительно здорово. С сумками подарков, гостинцев, писем, водки. Возвращаются весело, с каким-то странным чувством легкости освобождения от мирной жизни. И, попадая в крепкие объятия друзей, вдруг ловишь себя на мысли, что томился без них. Тосковал там, в мирной Москве, по этим людям, по этому делу…
ГВАРДЕЙЦЫ И МУШКЕТЕРЫ
Как на любой войне, здесь плохо делится слава. Каждый норовит отщипнуть кусок побольше и доказать, что именно он (его полк, его род войск) сделал войну. А заодно за глаза «оторваться» на соседей.
Армейцы язвят по адресу ВВ — внутренних войск, вэвэшники — той же монетой платят «советам» — так называют армейцев. И те и другие поругивают десантников и спецназовцев, а те, в свою очередь, не прочь проехаться насчет пехоты и танкистов. Летчикам достается от всех сразу.
Все ревниво подсчитывают, кто где больше воевал, кто какие города брал, кто больше завалил «чечей».
И наблюдая за этой перепалкой, вдруг ловишь себя на мысли, что все это очень напоминает сюжет Дюма — о бесконечной вражде гвардейцев кардинала и мушкетеров короля. Суть в ином.
Приходит приказ, и вся ревность — побоку. Пехота штурмует дудаевские укрепрайоны, окружает поселки. На «зачистку» внутрь этих змеюшников идут внутренние войска и части МВД. Где-то в горах шуршат «чечей» «спецы».
У каждого свое дело на этой войне.
Славой потом сочтемся…
А вообще — все очень устали. Устали люди, устала техника, устало оружие. Отряд спецназа, принявший меня к себе, уже полтора года не вылезает с этой войны. Когда-то новенькие, с нуля, бэтээры теперь напоминают больных стариков, особенно в те моменты, когда машины, сопя и кашляя, как астматики, на пределе изношенных своих движков еле карабкаются в горы. Рябые, с выгоревшей от бесконечной стрельбы краской стволы пулеметов. Штопаные-перештопаные камуфляжи, измочаленные, драные палатки. Полтора года войны! Три последних месяца в горах безвылазно. Сотни километров дорог. Десятки кишлаков. Потери. Бои.
Люди на пределе измотанности, усталости. И все же это отряд! И все же это русские со своим странным русским менталитетом, когда никто не жалуется, не клянет судьбу, а вернувшись с гор ночью и получив новую задачу, наутро безропотно начинает готовиться к рейду. Заправляет, торопливо чистит свои измотанные, выходившие весь мыслимый ресурс бэтээры. Набивает патронами ленты и магазины, заряжает аккумуляторы радиостанций, латает ползущие от ветхости ветровки и штаны. И лишь под утро забывается на пару часов во сне. Черном, глубоком, без сновидений.
А потом, проглотив наскоро каши с рыбными консервами — тушенка давно закончилась, как закончились хлеб и масло, — рассаживается по броне и — вперед! «Мы выходим на рассвете…».
Чем дольше воюешь здесь, тем отчетливее понимаешь — война была неизбежна. Даже если бы 11 декабря 1994 года мы не вышли сюда, через полгода-год Дудаев бросил бы вызов России. Теперь он мертв, этот наполеончик Кавказа. О русские штыки сломалась, разбилась его мечта о всекавказской мусульманской республике, где под Чечней бы оказались Ингушетия и Дагестан, Абхазия и Осетия. Он не жалел на это денег и оружия. Русские вот только помешали…
Чеченцы дерутся здесь не за Родину. Где их родина? Всю древнюю Ичкерию можно советской копейкой закрыть на карте. Все остальное пожаловано было когда Кировым, когда Хрущевым. Захвачено, обобрано и переварено. Но и этого не хватило. Чеченские кланы глубоко впились в Россию. Живущие по средневековым законам, беспощадные, ненавидящие всех, сплоченные, они хорошо знали, чего хотят, покоряя, подчиняя себе область за областью. Якутские алмазные копи и московские банки, каспийскую рыбу и волжские автозаводы — все улавливали чеченские финансовые сети.
Нет, не Россия объявила войну Чечне. С Россией велась война. Подлая, беспощадная, лукавая. «Нам нужны ваши руки, чтобы работать на нас!» — вот их лозунг. И потому мира не будет, не ждите. И выбора у нас нет. Нам некуда уходить. Война идет на нашей земле, за нашу землю.
Лишь русская боевая сталь способна усмирить их. Вогнать в землю тех, кто завтра готовится уехать «на дело» в Москву и Питер. Кто убивает, грабит, насилует.
Я видел русского раба, четыре года отбатрачившего в Дарго. Его глаза невозможно забыть.
Я видел русскую старуху — ей сорок два года.
В Грозном убили ее мужа и сына, о судьбе тринадцатилетней дочери она не знает ничего…
Я видел здесь такое, что, наверное, глаза мои давно должны были почернеть от ужаса и ненависти. Как, впрочем, у любого солдата на этой войне…
Нет, мира не будет. Его нам никто не даст. И это вызов, который необходимо принять.
Мир мы можем только отвоевать…
— Бамут никогда не возьмут! Дышь тыбля (честное слово)! — С издевкой провожал меня в командировку один московский чеченец. — Русской ноги никогда не было в этом селе. Только ваши пленные и рабы. Мы никогда его вам не сдадим.
Сам Хасан защищать родную Ичкерию не спешил, имея неплохой доход с украинок, которыми торговал где-то в центре Москвы…
Бамут взяли за четыре дня. Командовал штурмом Шаман — генерал Шаманов, который за считанные месяцы к полному изумлению не привыкшей к такому темпу московской публики, к ужасу и панике дудаевцев разгромил и разорил считавшиеся доселе неприступными Даргинский, Веденский укрепрайоны и теперь вот Бамутский.