– Ты к нему ехал? – произнес Халлы.
Шаммы-ага хотел оборвать басмача, но сдержался: беспомощность раненого обезоруживала.
– Да…
– Что ж так… поздно?… – Халлы застонал, облизал языком потрескавшиеся губы. Шаммы-ага снова дал ему напиться. – Поклянись, что ты не бросишь меня здесь. Я открою тебе тайну о твоем брате, его сыновьях. Поклянись…
– Клятвы я тебе не дам! – В Шаммы-ага вскипала злость на недобитого басмача. – Я человек, обойдусь с тобой по-людски… Только двуногие звери могли оставить тебя здесь… Даже шакалы своих детенышей не бросают.
– Да, ты прав… Этих шакалов ты знаешь… Эшши-бай и Хырслан-бай, – в глазах Халлы блеснула глухая ненависть. – Они убивали меня, но не убили… Поверь мне, Шаммы, я не вру, хотя вся жизнь моя клубок лжи, грязи и крови… Ты хорошо знаешь меня, Шаммы. Ты сам видишь, я не выживу… Я в жизни не боялся никого, кроме Аллаха и отца родного, а сейчас мне страшно. Страшно, понимаешь?! Не смерти боюсь, нет, – собачьей гибели, что труп мой растащат по пескам шакалы… Туркмену такое самой смерти страшнее. Знаю, тебе уже надоели мои причитания, ты хочешь о своем брате Аманли услышать… Я и о нем скажу. Только, ради Аллаха, выслушай меня терпеливо… Не уносить же с собой в могилу…
Шаммы-ага ухаживал за Халлы, как за малым ребенком. Тот, прерываясь иногда, чтобы напиться или передохнуть, рассказывал, словно на исповеди.
– Вон у того бархана, – Халлы хотел вытянуть руку, чтобы показать, но она обессиленно повисла плетью, – там Эшши-бай с Хырсланом завалили песком двух джунаидовских нукеров. Их Кандым убил в перестрелке. Их земле предали, а меня они бросили как собаку. Я был ранен Кандымом… А они хотели меня пристрелить. Всадили в меня две пули, думали, убили… Я им был не нужен: слишком много знаю. А таких не любят. Эшши-бай хотел, чтобы я умолк, унес с собой в могилу все, что знаю о нем. Я знаю о гибели Дурды-бая и его джигитов. Их убил Эшши-бай со своими родичами. Он же хотел заманить Кандыма и Черкеза на колодец Орта и за кордон их переправить. Ишан говорил, что Джунаид-хан за этих ребят уже золотом получил… Людьми стали торговать, выродки! А Шырдыкули, я знаю – давний агент Джунаид-хана. Знаю даже его пароль. Эшши-бай при мне советовался с Шырдыкули, как заманить Черкеза на Орта… Может, этот змей еще не успел отослать парня на Орта… До Сувлы тут часа два езды на коне…
Смирившись с мыслью о смерти, Халлы, будто искупая свою вину, ничего не утаил, поведал Шаммы-ага обо всем, что вспомнил.
Эскадрон, чуть задержавшись в урочище Сувлы, помчался по дороге на колодец Орта. Сергей Щербаков, узнав в ауле, что Черкез зачем-то уехал вслед за басмачами, попытался догнать его. Но ветер уже успел запорошить песком следы коня Черкеза. И тут комэск увидел скачущего навстречу Шаммы Белета. По лицу старого друга, потемневшему и скорбному, Щербаков понял, что тому уже откуда-то известно о трагедии в урочище.
– Где Черкез? – бросил Шаммы, едва осадив коня.
– Опоздали мы, – с досадой выдавил Щербаков, сняв с головы пропотевший красноармейский шлем. Ветер играл его русыми волосами. – Говорят, на колодец Орта – к басмачам… А там Джунаид-хан, как ты знаешь… Черкеза ты должен был встретить на этой дороге…
– Кабы знать! Свернул я с дороги самую малость… Вот и разминулся! – Шаммы-ага достал флягу с водой, отхлебнул и деловито добавил: – Надо потрясти этого прохвоста Шырдыкули. Говорят, он агент Джунаид-хана…
– Ускользнул, гад ползучий! – Щербаков с досадой шлепнул кнутовищем камчи по голенищу сапога. – На нем кровь твоего брата, его жены Корпе и Кандыма… Нам тоже вчера ночью стало известно, что Джунаид-хан задумал убить Аманли, его жену, а их детей увезти в пески, но мы медленно ехали… Не успели! Хотя бы Черкеза спасти…Шырдыкули получил задание сбить парня с панталыку, заманить к Джунаид-хану, – Щербаков спешился, отдал поводья коноводу.
Годы нисколько не изменили Сергея Щербакова: все такой же быстрый, подвижный, с ладной прирожденной строевой выправкой, чуть кривыми ногами кавалериста. Комэск сел на корточки, расстелил на песке карту-многоверстку.
Шаммы Белет тоже сошел с коня, нагнулся над картой.
– Вот здесь, у зыбучих барханов, – узловатый палец Шаммы-ага чуть дрожал, – я оставил умирающего… Халлы Меле. Торопился, думал, Черкеза перехвачу… Эшши-бай не будет ждать, пока Черкез доскачет до Орта, раньше перехватит и по другой дороге уведет. Хитер, бестия, отцу родному своему не верит, а Шырдыкули и подавно…
Сергей Щербаков, разбив эскадрон на две группы, двинулся в глубь пустыни, в погоню за басмачами и Черкезом.
За Халлы Меле снарядили фельдшера и шестерых красноармейцев, доставивших его в военный лазарет. Врачи вырвут его у смерти, и бывший басмач навсегда порвет с прошлым, вернется к честному труду. Тернистые пути-дороги жизни вновь сведут его со своими вчерашними хозяевами, убийцами. Но об этом он еще не знал, не ведал. И Хырслан, ускакавший в пустыню, чтобы заманить Черкеза, тоже пока не подозревал, что первая же встреча с Халлы Меле сыграет роковую роль в его судьбе…
Однажды три молодицы, каждая с сыном-малышом, пошли по воду к аульному роднику. Наполнив свои тыквы, они собрались было возвращаться, как вдруг увидели скачущего на коне Кеймир Кера, легендарного героя туркмен, защитника сирых и обездоленных. Как и все сильные люди, Кеймир Кер прослыл великодушным и отзывчивым и был готов помочь не только оружием, но и добрым словом и мудрым советом. Встречи с живой легендой не часты, и молодые женщины, осмелившись, остановили старого воина. Одна из них, что побойчее, поклонилась ему в пояс:
– Кеймир-ага, мы хотели узнать… – и замолчала, забыв от волнения все слова.
– Говори, доченька, не стесняйся, – подбодрил ее Кеймир Кер, натянув уздечку горячего иноходца.
– Скажите, какими людьми вырастут наши сыновья? – К молодице вернулся дар речи.
Кеймир Кер, придерживая рукой кривую саблю, сошел с коня и, увидев, как в благоговейном молчании застыли молодицы и их дети, улыбнулся, качнул головой – и на его мохнатом барашковом тельпеке затряслись, словно зазвенели серебряным звоном, все завитушки.
– Трудную вы мне, дочки, загадку задаете… Если же вам так хочется услышать мое слово, то не обессудьте, скажу правду.
– Говорите, говорите! – смущенно закивали женщины.
Кеймир Кер подозвал к себе сына первой, что стояла к нему поближе, молодицы и неожиданно вкатил ему звонкую пощечину. Мальчик… засмеялся. Тогда герой, не мешкая, шлепнул ребенка второй молодицы. Тот заревел. И наконец, сильную оплеуху получил и сын третьей туркменки. Мальчишка не заревел и не засмеялся – он стиснул зубы, сжал кулачонки и, сверкая черными глазенками, с ненавистью взглянул на обидчика.
Старый воин обвел молодых матерей вопрошающим взглядом.
– Вы сами все видели. Не заставляйте меня говорить больше.
– Ты задал нам загадку, – не согласились с ним молодицы. – Ты мудр, Кеймир-ага, ты и помоги ее разгадать…