По команде Агали Ханлара отряд разбился на две группы, охватывая с флангов заставу, чтобы перекрыть басмачам дорогу. Те, отстреливаясь, бросились врассыпную к границе. Таганов заметил, как три всадника вырвались вперед, остальные, будто опомнившись, чуть замедлили бег своих коней, спешились и залегли за камнями. Другого выхода у них не оставалось. Спасая Джунаид-хана, ускакавшего вместе с Эймиром и безносым Аннаметом, они во главе с Эшши-баем приняли бой, отвлекая на себя неожиданно появившийся отряд самоохраны.
Увлеченный погоней Таганов оторвался от своих и оказался ближе всех к басмачам. Они его не замечали и, громко переговариваясь, готовились к бою. Ашир, спешившись, укрыл за скалой коня, выбрал удобную позицию, спрятался среди обломков валунов, прикрытых шапками иглистой арчи. Теперь басмачи и вовсе не могли его разглядеть.
Донесся хрипловатый голос Агали Ханлара.
– Эй вы! – обратился он к басмачам. – Сдавайтесь! Сопротивление бесполезно. Вас мало, нас много… Складывайте оружие и переходите к нам.
В ответ раздался дружный залп. Одна пуля пробила тельпек на голове Агали Ханлара, другие, попав в камни, отрикошетили с визгом.
– Ошалели, шакалы! – возмущался Агали Ханлар, разглядывая свой новый тельпек. – Хорошо, что голова была чуть пониже. – Он лег рядом с Бегматовым и, посерьезнев, дал команду: – Отряд, огонь! Стреляйте, пока не запросят пощады…
Председатель аулсовета, еще не разглядевший за камнями ни Нуры, ни его отца, даже не подозревал, что против них залегли остатки джунаидовской банды, не догадывался, что в это время сам Джунаид-хан на виду всего отряда уезжает за кордон.
После Ашир будет вспоминать, зримо представлять, как видел рыжую бороду, лисью шапку Джунаид-хана, что-то говорившего на скаку своим приближенным. Таганов, со свойственной ему чертой быть всегда недовольным собою, станет упрекать себя, что проворонил этого беркута пустыни. Такую крупную птицу упустил!..
Напрасно терзался молодой чекист: Джунаид-хан со своими вооруженными до зубов головорезами был практически недосягаем. Что мог поделать с ним небольшой отряд мирных дайхан, у которых, кроме двух винтовок, четырех допотопных берданок, одного револьвера, огнестрельного оружия не было!
Из укрытия Ашир видел басмачей как на ладони. Не спеша он взял на мушку крайнего бандита и, затаив дыхание, собрался нажать спусковой крючок, но в прорезь винтовочного прицела распознал лицо Нуры. Тот держал в руках ребенка, а рядом с ним лежала Айгуль. У Ашира захолонуло сердце: неужели это Айгуль? Ведь он мог убить ее… Ашир отвел ствол чуть правее, там Сапар целился с улыбкой в ползущего Игама, который с берданкой подбирался к басмачам ближе, на расстояние выстрела. Таганов мягко нажал на крючок, и звонкий щелчок смахнул улыбку с лица Сапара-Заики.
Перестрелка длилась недолго, но вот уже среди конгурцев было двое убитых. Раненый Игам, бледный как полотно, лежал на «нейтральной полосе», яростно обстреливаемый басмачами. Плачущая Марина с санитарной сумкой на боку рвалась к мужу, но Агали Ханлар приказал двум дайханам увести ее в укрытие.
Басмачи еще не замечали Ашира, зато он из своего укрытия видел, как Нуры, положив рядом сына, палит теперь в своих аульчан. Ожесточенно отстреливался и Эшши-бай. Он властно покрикивал на нукеров, что-то показывал на пальцах Курре, который лежал чуть левее ханского сына. Таганов мог подстрелить Эшши-бая и Нуры, но опасался угодить в Айгуль или ее сына. Безостановочно палил Курре, укрывшийся за большими валунами. За ним, поодаль, за хаотическим нагромождением камней, как в крепости, залегли два остальных нукера, они отстреливались от окружавших их конгурцев. Таганову их не достать – далеко. Он хотел срезать Курре, но для этого надо было чуть выдвинуться влево, обнаружить себя. Вот он увидел, как к Курре подполз один из нукеров. Теперь Аширу хватило считанных секунд, чтобы уложить басмача. Это решало исход схватки. Оставшийся в живых нукер перестал стрелять, смолкли винчестеры Нуры, Курре, и, расслышав плач ребенка, удивленные конгурцы прекратили пальбу.
Ашир видел, как Нуры, выскочив из укрытия, взвалив на седло коня обвисшее тело отца, поскакал с ним прочь. Отстреливаясь из маузера, следом за Нуры помчались Эшши-бай и нукер.
– Нуры! Остановись! Нуры, назад! – голос Таганова звенел натянутой тетивой. – Ты же забыл жену и сына!..
Эхо еще долго раскатывалось в горах, словно пытаясь догнать скачущих беглецов.
Таганов первым добежал до Айгуль, до ее копошившегося среди камней малыша. Сама она, бледная, испуганная, поднялась с земли и задумчиво смотрела вслед умчавшимся конникам. Ашир ревниво следил за ее взглядом… Он заметил ее выдававшийся живот, она была беременна…
Неподалеку от Айгуль с раскрытым ртом лежал мертвый Сапар-Заика. На губах его запеклась кровь, из-под серого чекмена виднелся краешек белой плотной бумаги. Ашир машинально вытащил ее, развернул. Это была копия пропавшей в ОГПУ карты. Поля ее были испещрены карандашными и чернильными пометками. До чего знакомый почерк!
Со стороны заставы раздался топот конских копыт. Таганов повернул голову – к нему во весь опор неслась знакомая белая кобыла, на которой с оголенным маузером восседал Новокшонов. Поворачиваясь спиной, Ашир быстро спрятал карту за пазуху.
За кордоном, где горы, обрываясь, переходят холмистые взгорья, Нуры остановил коня, осторожно опустил с колен на землю стонавшего отца и, спрыгнув с седла, уложил обмякшее тело на траву. Пули прострелили Курре грудь, шею. Он умирал.
Нуры блуждающим тоскливым взглядом осмотрелся. Все вокруг чужое: и горы, и холмы, и виднеющееся вдали селение, похожее на воронье гнездо, и синяя муха уже ползала по мертвенно-бледным губам отца. В суматохе куда-то исчезли Эшши-бай и второй оставшийся в живых нукер…
Курре истекал кровью, просил пить; Нуры сидел не двигаясь, будто парализованный, не сводя глаз с умирающего отца. Не было сил даже шевельнуть рукой. Где Джунаид-хан? Где его нукеры? О, жалкий лев с опаленными усами! Козел с колокольцем на шее! «Всех озолочу!» Где ты?… Куда девался ишан Ханоу? Где отцовская отара?
Нуры в смятении оглянулся назад, на узкую, извивавшуюся змеей тропинку. Он стоял на ней, перед ним умирал его отец. В ту минуту его обуял страх. Неужели не перейти границу? Хырслан вовремя удрал…
Лихорадочно зашарив по карманам, Нуры достал черный жгутик опиума, отломил кусочек, положил в рот, пожевал, смакуя, проглотил… Страх не отпускал. Сладостные минуты, которые наступают от действия опиума, не приходили. Дурман наркотика был бессилен перед леденящим сердце чувством одиночества. Страх, вселившийся во все поры существа Нуры, сковал рассудок и тело его. Он как бы оцепенел. Теперь Нуры превратился в зверя, в котором остался лишь животный инстинкт самосохранения, выживания.
Вдруг ему померещилась погоня. Эхо раскатов голоса Ашира: «Нуры, назад!» В безотчетном страхе Нуры вскинул свое легкое тело в седло и, яростно хлеща плетью бедного коня, помчался, не разбирая дороги, не видя перед собой ничего. Он остановился, только когда вспомнил, что оставил отца. И опять погнал лошадь к месту, где умирал его отец. Курре еле дышал, его потрескавшиеся губы что-то горячо шептали. Нуры почти не слышал последних слов отца, но после, опомнившись, он восстановит в памяти все, что говорил отец на предсмертном одре.