…Ушедшие из аула в басмаческий отряд Курре и его повзрослевший сын Нуры, обласканные ханской милостью, мотались от колодца к колодцу, от урочища к урочищу, то удирая от погони, то выслеживая добычу. Канули в былое лихие набеги, да и сотни ханских всадников поредели.
Топчется басмаческий разъезд у околицы аула, а сунуться туда духу не хватает. Из-за стожков, глиняных дувалов, арыков, завалов камня и сырцового кирпича смотрят на незваных гостей стволы охотничьих берданок, винтовок и дедовских самодельных ружей. Кажется, вокруг тихо… Этой-то грозной тишины, ощетинившейся отпором и решимостью, не выдерживали басмачи, заворачивали коней, скакали во весь опор в пустыню, подальше от жилья, подальше от людей, которых словно подменили.
В которой раз возвращался Курре из набегов на аулы и караваны не солоно хлебавши, по дороге вымещал злость на своем коне. Жеребец всхрипывал, чувствуя настроение хозяина, сбивался с ноги, а его вновь и вновь жгла семижильная камча, оставляя кровавые полосы на мокром вздрагивающем крупе. Не в шутку горевал Курре: не удавалось ему разбоем скопить на черный день. Где что и попадало в руки, так разве добро утаишь от тысячеглазого Джунаид-хана и его жадных сотников. Хоть бы толику золотишка раздобыть, и убежал бы Курре вместе с сыном из Каракумов, подался бы на берега Амударьи, где воды много, земли раздольные и ни одной душе неведомы его имя и дела. Вспоминал Курре в такие горькие минуты вещие слова Тагана, который однажды сказал: «Ловчишь ты, Курре, хитрость боком тебе обернется!..»
Зато сын бывшего дайханина – Нуры, вымахавший в крепкого, стройного детину, никогда не унывал. Как же! Теперь даже свирепые юзбаши-сотники подобострастно относились к нему – порученцу, личному телохранителю и фавориту самого Джунаид-хана. Увешанный английским винчестером, наганом, кривой разбойничьей саблей, на резвом иноходце Нуры Курреев носился от сотни к сотне, от юрты к юрте, передавая устные распоряжения, письменные указы.
Любил Нуры взирать, как цепенели люди, завидев его, как магически действовали передаваемые им ханские распоряжения: бледнели аксакалы, сломя голову бросались исполнять ханскую волю жестокосердные юзбаши. В тот миг казалось юному Нуры, что это перед ним трепещут, это по его повелению сбиваются с ног вожаки сотен.
Юноша боготворил своего повелителя, жадно внимал всякому слову Джунаид-хана. И сегодня, застыв изваянием в юрте, он не пропустил ни слова в долгой беседе хана с предводителем Аманли Белетом, невесть откуда появившимся в песках с полусотней вооруженных всадников, общительных, скромных, преданных своему вожаку. Джигиты этого предводителя тоже называли себя «свободными туркменами», но в джунаидовском лагере стояли особняком, причислять себя к воинству хана не торопились.
Аманли, беспокойный и подвижный человек, уже месяц держал свой отряд в лагере Джунаида, он поднимал своих людей по ночам, говорил, что уходит в набег. Возвращались они через день-другой, усталые, запыленные, почему-то без пленниц и богатой добычи, но зато с хлебом, с двумя-тремя десятками овец, которых хватало до следующей вылазки. Сколько ни снаряжал Джунаид-хан своих лазутчиков по пятам Аманли – напрасно: поплутав в пустыне, они возвращались лишь с пустыми разговорами. Странный, странный этот сотник Аманли…
Ишан-духовник уже не раз зудел Джунаид-хану:
– Не по нраву мне этот Аманли… Не с начинкой ли тесто? Земля слухом полнится, что Аманли часто наведывается к Дурды-баю, говорят, вхож он и к известным на севере Каракумов родовым вождям Текеклычу и Гоша-хану. О чем они судачат? Ты знаешь?! Во власти этих людей многие твои всадники… Гляди в оба – как бы не подпустили под стог соломы воду…
И без советов ишана догадывался Джунаид-хан: неспроста Аманли обхаживает его соратников.
– Где твоя добыча, Аманли? – не скрывал своего подозрения Джунаид-хан. – Не думаю, что такие джигиты трусы… Загадочный ты человек…
– Ты, хан-ага, тоже не простак, – улыбнулся крутолобый Аманли, – если решился ввязаться в войну с большевиками…
– Не легендарные же батыри они до единого?! – Джунаид-хан проницательным взглядом окинул сидевшего перед ним Аманли. – Войск у меня хватит, в аулах свои люди есть… Слава Аллаху, не перевелись еще истинные мусульмане… Каракумы тоже наши, здесь мы домовничаем, – он грузно привалился локтем к пухлой подушке, с хрустом вытянул на ковре длинные ноги, обутые в мягкие ичиги, и, глядя в умные глаза Аманли, задумался.
Не от хорошей жизни он, Джунаид-хан – гроза хивинских ханов и их подданных, сидит в обществе голодранца Аманли, выдающего себя не за того, кто он есть на самом деле. Неужто прислан из ОГПУ? А его всадники – переодетые красные аскеры, солдаты? Что же делать… Хлеб на исходе… Чай видят только в ханской юрте… Страшнее всего, что патронов почти не осталось, то, что в патронташах, – и все, кони тоже обессилели, кормят их чем придется… И на людей надежды мало: что ни день – кого-то недосчитаешься. Не привяжешь каждого к кусту саксаула… А от англичан ни слуху ни духу. Сулили златые горы. Тут еще кизыл аскеры, пропади они пропадом, их еще называют красноармейцами, на пятки давят, смотри, захлестнут петлю на шее… Сейчас главное – оттянуть время, передохнуть, накопить силы, дождаться помощи англичан. Пока Аманли здесь, красные аскеры не нападут…
Джунаид-хан нетерпеливо вскинул кустистые, вразлет брови, ожидая, что скажет «независимый сотник» Аманли.
– Большевики спихнули с трона всесильного русского падишаха с тьмой его войск. – Аманли не спеша отхлебнул из пиалы жидкого чая. – Они отбились от целой своры иностранных государств… А твоих полтора басмача с десятком сварливых, как бабы, юзбашей проглотят и не поперхнутся. За большевиками народ, а за тобой кто?
– Мир не без добрых людей, – Джунаид-хан будто прочел выразительный взгляд Аманли. – Наши друзья посильнее вас, большевиков…
– Ха, друзья! – Аманли саркастически улыбнулся. – От змеи не жди дружбы, от волка – братства.
– Своих ножен сабля не режет, – Джунаид-хан приподнялся, скрестил под собой ноги. – За нашей спиной могущественная держава, обученные солдаты, отличное оружие, флот, золото, покоренные страны, под ее властью целые народы… У ног английской короны – Индия с ее сказочными богатствами… Аллах милостив…
Аманли скользнул глазами по отнюдь не отрешенным лицам ханских телохранителей:
– Англичане уже однажды наследили в нашем краю, ввязали туркмен в братоубийственную войну… А что они оставили после себя? Разоренные аулы, ограбленных дайхан… Твои «друзья» угнали в Индию да в Иран лучших сыновей туркменского народа и там их растерзали… Сколько людей погибло от их рук здесь?! Они, как злые духи, сеяли между племенами, родами раздоры, смуту и пожинали золото, ковры, каракуль, отборных скакунов. Они обокрали нас духовно – вывезли с собой рукописи Махтумкули, Зелили, Кемине, позарились даже на золотую голову дракона над крепостью Анау… И этих «друзей», несмотря на их пушки и пулеметы, большевики выперли из Туркменистана… Я сам сражался в восемнадцатом под аулом Каахка, прозванным англичанами вторым Верденом, сам четырежды ходил в атаку на их пулеметы…