В большом имении мы обшарили все, даже сено. Наше внимание привлекла огромная куча соломы, и мы полюбопытствовали, что в ней решили от нас упрятать. Там под брезентом стоял маленький белый «фиат», спортивная модель, с красной кожаной обивкой сидений. Удивлению не было предела: в замке зажигания торчал ключ, а стрелка прибора свидетельствовала о том, что бак полон. Быстро вызвали гауптмана Хюнфельда. При виде этого маленького скоростного малолитражного автомобиля он пришел в истинный восторг. «Наконец-то у нас есть боевое транспортное средство! — воскликнул он. И тут же спросил у меня: — Нойенбуш, вы случаем не водите автомобиль?»
Я ответил, что кое-какой опыт имеется.
«В таком случае берите на себя управление транспортным средством боевой группы «Смерть танкам». Ситуация была довольно идиотской, и вместе с тем серьезнее некуда. Мой отец, правда, когда-то пытался научить меня водить машину, и мне не составило труда переквалифицироваться в шоферы.
Но настоящую практику вождения я получил в ходе дальнейшего отступления, нередко под огнем противника. От гауптмана Хюнфельда я однажды получил приказ срочно доставить в уже эвакуированную деревню двоих женщин — почтовых служащих с казенными деньгами. Ехать предстояло навстречу русским, так что мне было несколько не по себе. Без происшествий я добрался до маленькой деревни, там у въезда меня уже дожидались обе почтовые служащие с деньгами. Я тотчас развернулся, и обе женщины тут же сели ко мне в машину. Было настолько тесно, что я толком не мог переключать скорость. Я тотчас тронулся в путь. Но что это? Давлю, давлю на газ, а машина еле ползет. Что случилось? Оказалось, я в спешке позабыл снять ее с ручного тормоза. Русские, которые явно наблюдали за нами, открыли стрельбу. Когда неподалеку стали рваться противотанковые снаряды, обе женщины завопили от страха. Чуть в стороне, у придорожных деревьев, я разглядел темно-красную вспышку разрыва. Благодаря богу, мы все же добрались до поворота дороги и оказались вне досягаемости снарядов русских танков. И снова, в который уж раз, все обошлось благополучно. Я сказал себе: как всегда везет. Целый и невредимый я смог отправить обеих почтовых служащих с деньгами в батальонный командный пункт, откуда они направились в тыл. Впоследствии я сказал себе, что прежний водитель маленького «фиата» наверное, обрадовался бы, если бы знал, как пригодился его автомобиль.
То, что Красная Армия безудержно продвигалась в глубь рейха, не на шутку тревожило. Прежде всего мы думали о том, какие ужасы предстоит пережить нашим женам и любимым, остававшимся в Германии. Призыв Сталина к своим войскам был нам хорошо известен: берите себе любую немку-блондинку, она — ваш трофей. Как мы, несчастные солдаты-фронтовики, могли воспрепятствовать этому? Разве что сражаясь до последнего патрона. Поэтому и были вынуждены до конца исполнять свой солдатский долг, каким бы безвыходным ни казалось нам положение, в котором мы очутились.
К тому времени мы представляли собой малочисленную боевую группу, состоявшую из тех, кому не на кого и не на что было рассчитывать, кроме себя, включая и войсковое снабжение. Самому обеспечивать себя пропитанием было еще не худшим из зол — в покинутых домах мы находили достаточно и мяса, и колбас. Ведь у местных жителей, покидавших эти дома, времени на сборы не было. Я тогда не расставался с финкой на случай рукопашной схватки, она вполне годилась и на то, чтобы нарезать хлеб или колбасу. Письма из дома уже давно не приходили, что лишь усугубляло наше беспокойство. Очень непростым было и положение тяжелораненых. К примеру, как поступить, если твой товарищ получал ранение в живот? Пожалуй, страшнее ничего и придумать нельзя. При ранении в область живота операционное вмешательство должно быть немедленным, самое большее несколько часов спустя после ранения, в противном случае человек обречен. Однако ни санитаров, ни транспортных средств не было. Тяжелораненые умирали в страшных муках, не хотелось даже и думать о том, что и тебе придется пережить подобное. Тогда мы снимали медальон с личным номером солдата и передавали его командиру. А тела погибших приходилось бросать непогребенными. Однажды мы обороняли одну покинутую жителями деревню, название ее, увы, не помню, как многое из этих драматичных недель боев при отступлении, в первую очередь, как звали моих друзей, офицеров и унтер-офицеров. Так вот, чтобы попасть в эту деревню, необходимо было перейти через реку шириной около 10 метров по мосту, который к тому же был и единственным путем отступления. Вскоре мы увидели, как многочисленные пехотные силы русских при поддержке танков приближаются к нашей позиции. При столь явном превосходстве противника не было смысла вступать с ним в бой — никаких тяжелых вооружений у нас не было. Гауптман Хюнфельд велел мне переправить наш маленький «фиат» через речку, а мой товарищ должен был следовать за мной на мотоцикле с коляской. По ту сторону реки мы собирались соединиться с группами наших пехотинцев. Я добрался до этого моста, а мой товарищ ехал позади меня. Неожиданно дежурившие у моста подали нам знак остановиться, но я не успел отреагировать, и не сразу различил выложенные на узком мосту мины. Как быть? Я во что бы то ни стало должен был проехать мост. С великим трудом объехав мины, я все же миновал мост и стал подниматься по идущей вверх дороге. В тот же момент у меня за спиной прогрохотал взрыв, и мост взлетел на воздух. Вместе с моим товарищем, ехавшим на мотоцикле. По-видимому, он случайно задел колесом мину и погиб на месте. По рухнувшим в воду остаткам моста наши пехотные группы, хоть не без труда, но все же перебрались на другой берег реки.
В нашем маленьком белом спортивном «фиате» иссяк бензин; жаль, конечно, но больше у боевой группы «Смерть танкам» транспортных средств не оставалось. Пешочком мы одолели мост через Одер и на открытом участке местности увидели горевшие русские танки. Мост был в исправном состоянии, и мы перебрались на западный берег. Вода реки была усеяна льдинами, это было 31 января 1945 года, холодище стоял страшный. На западном берегу Одера нашей боевой группе придали подкрепление из отбившихся от своих частей бойцов и несколько транспортных средств; надо сказать, увеличившаяся группа представляла собой бардак, толпу. И мне было трудно разобраться, кто где находится и чем занят. У Глогау мы снова вернулись на восточный берег Одера. Вместе с другими войсковыми частями мы продвинулись вперед до Фрауштадта и создали там плацдарм протяженностью приблизительно 18 километров. Вместе с нами сражались пожилые мужчины из батальона ополчения, надо сказать, эти люди исключительно добросовестно исполняли нелегкий долг по защите Родины.
Почти все деревни были второпях покинуты жителями, им пришлось даже оставить домашнюю скотину. Из хлевов доносилось истошное мычание некормленых и недоеных коров. Во время внезапного артобстрела в конюшни племенного конезавода попали снаряды.
Охваченные паникой раненые и здоровые великолепные племенные рысаки устремились наружу. Один красивый как на картинке конь, черно-белой масти подбежал к нам, будто желая сказать: «Ну, помогите же мне, за что мне это все». До боли было жалко этих великолепных, благородных животных. Наш командир, человек, помешанный на лошадях, хотел было забрать этого великолепного жеребца, но нечего было и думать об этом — ни седла, ни уздечки не было. Как ни трагично, но раненых животных пришлось пристрелить.