Book.

Однажды мне приказали вычистить отхожее место, каждый пленный зачерпывал емкостью порцию зловонной массы, после чего нес ее к цистерне на грузовике, потом, вскарабкавшись наверх по железной лестнице, опрокидывал содержимое в цистерну. После этой «работы» я перемазался в экскрементах, и от меня несло так, что рядом стоять было нельзя. Разумеется, сменить одежду было негде. Эту работу мы прозвали «выкачкой меда».

Чувство голода день ото дня усиливалось, мы смутно подозревали, что нас просто хотят заморить голодом. Время от времени выдавали консервную банку, наполненную водянистым супом. Для промывки консервных банок были выставлены две большие бочки из-под бензина, доверху наполненные водой. На одной из бочек укрепили временный щит с надписью: «только для больных туберкулезом».

У некоторых пленных имелись безопасные бритвы, которые одалживались всем желающим побриться.

После такой процедуры на нас какое-то время можно было смотреть. В отдельной «клетке» рядом с нами, как утверждалось, помещались солдаты частей СС, этих несчастных нам было искренне жаль из-за издевательств, которым они подвергались. Их раздевали догола и заставляли взбираться по проволочному ограждению, а потом спускаться вниз. И так по несколько раз. Наверняка многие из них погибли.

Нечеловеческие условия в лагере Больбек молниеносно улучшились с прибытием туда комиссии Красного Креста Швейцарии, потребовавшей незамедлительно принять меры по созданию хотя бы сносных условий пребывания. И, надо сказать, прибыла эта комиссия как раз вовремя, потому что мы уже были на грани истощения. Питание улучшилось, стали выдавать даже белый хлеб, да и суп стал погуще. Нам выдали и специальные опрыскиватели со средством против вшей.

Между тем уже несколько недель спустя война закончилась, и нас на грузовом транспорте доставили в портовый город Гавр на Атлантическом побережье, а именно в портовый лагерь 4-й армии США. И этот лагерь был обнесен колючей проволокой и оборудован наблюдательными вышками. Здесь было все же чуточку получше, по крайней мере, давали вдоволь еды. Выдали и свежее нижнее белье, и чистую американскую форменную одежду с надписью на спине PW («prisoner of war» — «военнопленный»). Здесь имелись даже бритвы и умывальные принадлежности (о чудо!), и полотенца. Как и вполне приличные душевые и туалеты. Настоящую русскую баню соорудили те, кому пришлось побывать в России. Все необходимые материалы были им выделены. В армейских палатках стояли деревянные койки с набитыми соломой мешками, это был портовый трудовой лагерь, и здесь с нами обращались более-менее по-человечески.

На работу мы отправлялись ежедневно группой, нас под конвоем вели в порт, иногда с песнями, горланили при этом все, что взбредет в голову, включая и «Победим Францию». Французам это было не по нраву, и петь нам запретили. По вечерам после возвращения в лагерь нас всегда обыскивали охранники, но, несмотря на это, иногда удавалось проносить всевозможные вкусности, поскольку мы переоборудовали наши жестяные миски, снабдив их двойным дном.

Я чаще всего попадал на погрузочно-разгрузочные работы. Мы разгружали с прибывших судов лес, который потом укладывали в штабеля. Мешки с цементом грузились на грузовые машины. Тяжелой работой считался ремонт шин, огромные покрышки автомобилей- амфибий очень сложно было снимать с ободов. Позже я получил неплохую работу по снабжению лагеря, мы называли этот вид деятельности «торговый дом Якоба», потому что там имелось все, в чем мог нуждаться солдат-ополченец. Главным образом мы занимались погрузкой продовольствия на грузовики, доставлявшие его в дислоцированные внутри страны воинские части, а также разгружали прибывшие морским путем партии продовольствия, складывали его в штабели, как полагалось. Пользуясь бесконтрольностью со стороны охраны, мы кое-что утаскивали. В лагере мы соорудили даже свой собственный продсклад. Ананасы и сосиски уплетались вперемежку. Там можно было найти все, что угодно — шоколад, жевательную резинку, сигареты целыми блоками — словом, все, чего мы были лишены на протяжении многих лет. От такого количества вкусных вещей мы пребывали в состоянии эйфории.

Карандаш и бумага — именно они давали мне возможность сохранить в памяти очень многое для грядущих поколений. Так выглядел портовый лагерь военнопленных в Гавре. 1945 год

Однажды нашу группу поймали с поличным. В качестве наказания за это нас отправили на малоприятную работу. На грузовых автомобилях-амфибиях мы выезжали из порта к вставшим на якорь огромным транспортным судам (кораблям «Либерти [20] »). Приходилось в сильную качку карабкаться по веревочной лестнице на борт корабля. Там матросы вручали нам кисти, емкости с краской и лампу-переноску с кабелем. Наша задача была такова: очистить поверхность от ржавчины и окрасить трубопроводы. Иногда приходилось орудовать кистью, лежа на спине. Перепачканных в масле, нас по вечерам забирали с работы. Члены команды корабля относились к нам дружелюбно и даже иногда угощали нас чаем с бутербродами.

Городской вид. Гавр. 1945 год

Хорошо помню еще один вид работы. В порту стояло транспортное судно, с прибывшими на нем чернокожими женщинами, которые пожелали навестить своих солдат-мужей во Франции. Представьте себе: с корабельного трапа сходит целая толпа громко болтающих на своем языке негритянок. Ничего подобного нам видеть не приходилось. Потом нам поручили убрать каюты этих путешественниц, а заодно и корабль. Работы было невпроворот, и однажды я ощутил особенный, неприятный для меня запах. Надо сказать, мне потребовалось собрать в кулак всю свою выдержку, чтобы справиться с этой уборкой. Я от души надеялся, что она для меня не станет постоянной. Впрочем, в России было куда страшнее, чем здесь.

Наступил июнь 1945 года, и часть лагеря перебазировалась к аэродрому Гавра. Лагерь назывался «Camp Wing's». Это был старый крестьянский дом с сараем прямо у края летного поля, обнесенный колючей металлической проволокой. В первый раз я попал в лагерь, рассчитанный всего на 150 человек. Коек еще не было, и все, кто держал в руках молоток, должны были сколотить для себя и своих товарищей временное подобие коек, двух- и (преимущественно) трехэтажных. Мой лагерный номер был «1 016 997».

По распоряжению американцев лагерем руководили немцы, и во главе нашего был поставлен бывший оберлейтенант Арндт из Кёльна, архитектор по профессии. Было установлено кухонное оборудование, а также оборудованы душевые и комнаты для умывания. Все строительные материалы были подготовлены заранее. Ежедневно к концу работы или дежурства все пленные выстраивались на летном поле в каре рядом с американскими солдатами для торжественного спуска флага. В то время как американцы, жующие резинку, стояли в строю «вольно», мы вытягивались в струнку по старой прусской традиции. Спустя несколько дней комендант лагеря это мероприятие отменил.