Таганов пополнил свою полусотню обстрелянными, опытными кавалеристами, а Стерлигову, помимо его боевого полуэскадрона, были еще приданы десятка три краснопалочников, а также следопыт Шаммы Белет, десяток раненых, среди них – Халлы Меле, Атали Довранов. Для ухода за ранеными оставались Марина и Герта.
В ночь перед выступлением в поход Стерлигов неожиданно предложил Таганову:
– Оставьте-ка мне моих эскадронцев, а сами забирайте этих самых краснопалочников… Вы, как я вижу, батенька, хитрец!
– Да, но мы же все решили вместе, – возразил Бегматов. – Таганову предстоит трудный марш, может быть, и тяжелые бои. Их могут выдержать только испытанные бойцы. Потом, мы не вправе посылать краснопалочников в такой поход. Тем более таков приказ командования.
– Чем вас не устраивают краснопалочники? – спросил Ашир.
– Признаться откровенно, надежда плохая на этих самых… – Стерлигов спохватился, что брякнул лишнее, хотя сказал, что думал, и теперь пытался как-то сгладить свою оплошность. – Да на всех. Вы, батенька, не думали, почему их называют краснопалочниками и почему им не доверяют оружия? Иль вы и впрямь думаете, что у советской власти винтовки перевелись?
– Но наши-то краснопалочники вооружены. Как мы с вами… И боевые задания выполняют не хуже красноармейцев. Мы им во всем доверяем.
– То мы с вами, – многозначительно протянул Стерлигов. – А советская власть – нет…
– Разве мы с вами не советская власть?! Советская власть, именем которой мы устанавливаем в Каракумах справедливость, – это же вы, это Бегматов, это Шаммы Белет, Халлы Меле, Атали Довранов…
– Вот, вот!.. Этим шаммы, этим халлы, атали ни на грош не верю! У Шаммы Белета родной племянник Черкез в германской разведке служит, Халлы Меле Джунаид-хану присягал, с его сыном был заодно, Довранов, ваш зятечек, пардон, одного поля ягодка. Да я бы их…
– Вы забыли еще сказать, – губы у Ашира чуть вздрогнули, – что Черкез приходится мужем моей сестры Джемал, тоже завербованной германской разведкой… Вы могли бы припомнить, что и отец мой, который командовал красным эскадроном, когда-то тоже служил у Джунаид-хана. Доведись вам, товарищ Стерлигов, вы никому не поверите… Так и с басмачами некому будет воевать.
– Бодливой корове Бог, к счастью, рог не дает, – Бегматов укоризненно взглянул на Стерлигова, а когда Таганов вышел, добавил: – Все, кому вы не верите, доказали свою преданность нашему общему делу. А Таганова вы глубоко оскорбили! Недоверие в нашем деле – это тяжкое обвинение. Он коммунист, отец его погиб от рук джунаидовских наймитов. Я бы на вашем месте извинился перед Тагановым…
– Я пекусь о нас с вами, батенька, – Стерлигов заговорил делано доверительным тоном. – Нам с вами тоже надо выполнять боевое задание. А с краснопалочниками много ли навоюешь? Гляди, зададут стрекача в первом же бою…
– С нами остается половина отряда. Все опытные бойцы. Краснопалочники тоже надежные ребята, отважные джигиты. А потом, насколько известно, отряд Эшши-хана, наш главный противник, насчитывает что-то около сотни сабель. И нас сотня, но какая! Таганову же крепкие бойцы нужнее. Ему потяжелее нашего придется… И вместо того, чтобы приободрить его, найти какие-то душевные слова, вы обидели его.
– Я понимаю вас, батенька, понимаю. Вы дружки, давние… Но я сказал, что думал. Извиняться перед человеком младше меня по возрасту и служебному положению? Нет, пардон! Таганов…
Комиссар, хорошо зная натуру Стерлигова, не стал продолжать бесплодный спор. Тот принадлежал к категории людей, которые признавали только тех, кто выше их стоял по служебной лестнице, а суждениями подчиненных интересовались лишь, когда они выражали только их взгляды. Трагедия Стерлиговых – в их глубоком убеждении, что лишь должность, кресло определяют ум, талант человека. Угодливые и безропотные перед начальством, они могли поддакнуть, согласиться даже с заведомо ошибочным мнением, способным причинить ущерб делу. Но сейчас комиссара Игама Бегматова, как представителя ЦК КП(б) Туркменистана, беспокоило другое: что именно руководило Стерлиговым – недоверие к людям, идущее от каких-то очень недобрых чувств к ним, чувств, воспитанных в нем еще с детства, в чуждых социальных условиях, или это самая обычная трусость?
На рассвете провожали эскадрон Таганова. Ашир, озабоченный, с грустью в глазах, прощался с друзьями… Бегматову он сказал:
– Неспокойно у меня на сердце…
– Это от того, что Герту оставляешь, – пошутил Игам и, посерьезнев, добавил: – Все будет в порядке.
Ашир, мучительно раздумывая, как все-таки попрощаться с Гертой, какие слова ей сказать, что-то невпопад отвечал Бегматову, Марине, весело улыбавшимся над растерянностью друга. Неожиданно и кстати выручил Аждар, заскуливший на коновязи: видимо, почуял, что хозяин собрался оставить его. Таганов подошел к волкодаву, весело закружившемуся на месте, потрепал его по шее, а сам не сводил глаз с Герты, державшей на поводу коня.
Чекисты, готовые двинуться в дорогу, ожидали своего командира. Бегматов, заметив замешательство Ашира, подозвал к себе вновь назначенного заместителя командира эскадрона и приказал ему вести подразделение по направлению колодца «Старый дервиш».
– Весь век Аширу ходить в холостяках, если будет так робеть перед девушками, – шутливо заметила Марина и, вздохнув, потрепала мужа по щеке. – Чего не скажешь о тебе, мой дорогой…
– Чего не скажешь об Ашире, когда он в деле, – ответил ей в тон Бегматов и, издали приветственно помахав другу рукой, направился с Мариной к своей землянке.
Герта, ведя на поводу иноходца, подошла к Аширу:
– Может, уже хватит прощаться с собакой…
Ашир смущенно улыбнулся, взял у Герты конские поводья, и они медленно пошли по такыру, вслед за эскадроном.
Сколько времени они шли?.. Может быть, минуту, десять, полчаса… Ашир всем своим существом ощущал девушку – иногда ее волосы касались его плеча, и он чувствовал, как громко колотилось сердце… Но не мог понять – ее или свое?.. Герта вся светилась каким-то необычным сиянием – то ли от первых солнечных лучей, заскользивших по ее льняным волосам, то ли от света, лившегося из ее небесно-голубых глаз.
Ашир свободной рукой обнял девушку и замер, испугавшись своей смелости. Но Герта прижалась к его плечу, и он, задыхаясь от волнения, чувствуя, как забились молоточки в висках, нашел ее губы, и они – теплые, податливые, пьяняще пахнущие степью – ответили ему. Охмеленный близостью Герты, он целовал ее глаза, щеки, волосы, шею, не веря себе, не веря тому, что происходило на самом деле. Сон это иль явь?.. Они опомнились одновременно, оглянулись по сторонам – вокруг ни души, урочище осталось позади, за барханами. Таганов только теперь понял, что вся его обеспокоенность оказалась тревогой за Герту… А что, если взять, посадить на коня и увезти с собой? Найдется же ей дело в эскадроне… А что подумают товарищи?.. Что скажут?.. Первым начнет Стерлигов… Нет, нет! Ведь Герта не жена ему, чтобы вот так взять и увезти. Да если бы и жена… Дисциплина есть дисциплина!..