Андрей поднялся по ступенькам. В просторном фойе играл духовой оркестр.
Андрей сдал пальто и кепку в гардероб, причесался у зеркала.
На торжестве он был впервые: сразу после школы война, потом милиция, и сейчас он немного волновался. Увидев группу своих сослуживцев из отделения, подошел.
Все пришедшие надели награды – медали, ордена, и выглядели непривычно, торжественно. Андрей остро пожалел, что его награды остались дома.
У большинства сотрудников были медали, а у него – и орден: было чем похвастать, не в тылу проедался.
Зазвонил звонок, и все потянулись в зал.
Андрей с интересом разглядывал интерьер, обитые бархатом кресла, портреты Сталина и других вождей на сцене.
Потом выступал начальник Главного управления генерал-лейтенант Леонтьев – его Андрей видел в первый раз.
Сначала он слушал с интересом, но потом наскучили трескучие слова о руководящей и направляющей роли партии, сухие цифры достижений. Какие достижения? Он каждый день воочию видел, как тяжело живет народ, практически – выживает.
Когда были на фронте, обсуждали в землянках, какая счастливая жизнь наступит после войны, когда они фашистов разобьют. Однако они сильно ошибались.
Закончив речь, генерал стал награждать отличившихся сотрудников грамотами и денежными премиями. Андрей в их число не попал. Впрочем – он и не ожидал. Кто он такой? Без году неделя в органах, постовой сержант. Позаслуженнее люди были.
Самое интересное было впереди.
Из актового зала они перешли в другой, где стояли длинные столы, скромно накрытые. Но сотрудники и этому были рады. Одни вытащили из карманов принесенную с собой водку, другие – вино, разлили по стопкам и провозгласили тост. Сначала, как водится, – за гениального вождя, великого полководца товарища Сталина. Выпили, закусили, поболтали о разном: вспоминали смешные случаи, травили анекдоты.
Начались танцы. Заиграл духовой оркестр, и в середину зала вышли первые пары.
Женщин было не так много. Из сотрудниц – орудовцы, служащие паспортных столов. Некоторые сослуживцы пришли с женами, взрослыми дочерьми.
Андрей танцевать не умел – некогда было учиться, но он с интересом смотрел. Выпитая водка, громкая музыка, женщины в открытых красивых платьях – все впечатляло, все настраивало на праздничный лад.
Некоторые из сотрудников отправились играть в бильярд. Они приглашали с собой Андрея, но он отказался. Ему интереснее было посмотреть на танцующих, послушать музыку, которую он слушал только по репродуктору, висевшему у тетки в углу комнаты, да еще иногда у соседа на патефоне.
Когда объявили «белый танец», к нему подошла девушка:
– Я вас приглашаю.
Андрей покраснел:
– Простите, но я не умею танцевать…
– Жаль. Я за вами наблюдала. Вы с удовольствием смотрите на танцующих, вам явно нравится. Меня Валей зовут.
– Меня Андреем. – Он вытянулся в струнку и щелкнул каблуками: – Сержант Фролов.
– Зачем так официально? Я учительница. – Валя встала рядом с ним.
– Как же вы сюда попали?
– Я с папой, – она показала на седовласого полковника, стоящего рядом с колонной. Кто он такой, Андрей не знал.
Они разговорились, и Андрей украдкой разглядывал свою собеседницу.
Валя была скорее мила, чем красива. Невысокого роста, точеная фигурка, изящество которой подчеркивало красивое модное платье. Правильные черты лица, темные волосы уложены по последней моде – валиком над белым, слегка выпуклым лбом. Привлекали глаза девушки – большие, синие, под темными блестящими бровями. В сочетании с темными же волосами они оставляли у собеседника впечатление необыкновенное. Небольшой ровный носик и красивый, четких очертаний рот останавливали взгляд.
Валя была интересной собеседницей, и время пролетело быстро.
Валя посмотрела на часики:
– Ого! Уже одиннадцать часов! Мне пора. Вон уже папа знаки делает.
– Может быть, я вас провожу?
– С удовольствием! Я на Арбате живу.
От милицейского клуба до Арбата было не так далеко, но совсем не в ту сторону, где находился дом Андрея. Поскольку было довольно поздно, метро не работало, трамваи и троллейбусы не ходили.
Он помог Вале надеть пальто, подождал, пока она обуется. Валя подошла к отцу, переговорила. Полковник подозрительно посмотрел на Андрея, но дочери кивнул.
Шли медленно. Стоял легкий – градусов десять – морозец, падали легкие снежинки. Из окон домов иногда слышались песни, звуки гармошки – народ отмечал праздник.
Километр шли час – с остановками, с рассказами.
– В этом доме я живу. – Валя показала на большой дом. – Квартира номер восемьдесят шесть. Ты заходи, если желание будет.
– А телефон у тебя есть?
– А как же? Запомнишь? – Девушка назвала номер.
Андрей вслух повторил.
– Уже запомнил, не забуду.
Валя повернулась и ушла. Андрей поймал себя на мысли, что ему очень не хотелось расставаться – так бы и стоял всю ночь.
Однако пора было идти домой.
По дороге ему изредка встречались подгулявшие компании.
Он уже миновал центр, и до дому осталось ходьбы полчаса быстрым шагом, как услышал сзади шаги. Обернулся.
Позади, не небольшом расстоянии от него шли трое, явно приблатненные, похоже – гопники. Сапоги у всех троих были гармошкой, темные полупальто, заячьи шапки.
Троица ему сразу не понравилась. Но мало ли – с праздника люди идут. Однако пальто он все-таки расстегнул, пистолетик из кармана пиджака достал. Осторожно, чтобы не клацнул, передернул затвор. Вдруг он ошибся, и сзади добропорядочные граждане, домой с застолья возвращаются?
Шаги стали приближаться.
– Эй, дядя, притормози!
Эх, какой вечер испортили!
Андрей вынул пистолетик из кармана, взял в руку. Со стороны его совсем не было видно – не зря его называют «дамским» или «карманным».
Троица стояла в пяти шагах.
– Снимай прикид! – заявил тот, что был в центре – парень лет двадцати пяти. «Наверное, он у гопников лидер, шишку держит», – мелькнула в голове Андрея мысль.
– Парни, зима на улице, замерзну, – попытался он перевести ситуацию в шутку.
– Ты что, сука, не понял? – Старший завертел в руке нож-бабочку, сверкнул лезвием.
Андрей понял, что разговоры не помогут – такие ублюдки понимают только язык силы. Вскинув пистолетик, он выстрелил бандиту в голову.
Выстрел прозвучал не громче хлопушки. Бандит опрокинулся на спину и засучил сапогами.
Подельники смотрели на него с удивлением. Только что он был живой – и вдруг лежит. И выстрел прозвучал как-то неубедительно, без грохота.