Здесь, в Приднестровье, двойственность репутации вновь настигла его. В 14-ю армию пришли противоречивые характеристики на нового офицера, и при первом же поводе, которым явилась драка в ресторане Фоишор, произошедшая в годовщину вывода войск из Афганистана, Костенко был уволен на гражданку. Говорят, в этой драке от руки комбата пострадал комендант Тирасполя подполковник Бергман, высокомерно экспонировавший себя в роли самого заслуженного ликвидатора аварии на Чернобыльской АЭС и героического воина-интернационалиста. С тех пор он навсегда присоединился к преследователям и недоброжелателям Юрия Костенко.
И надо же было так распорядиться судьбе, что избитым в Афгане старшим офицером оказался новый командующий четырнадцатой армией генерал Лебедь! Вот почему он поверил Бергману, и его удалось так легко спровоцировать на содействие аресту комбата. Обиженные нашли друг друга.
Сейчас, посмертно, вовсю раздувается темная сторона личности Костенко. Уже пытаются объявить его ненормальным. И никому невдомек, что сложность и неоднозначность проявленных им качеств говорит совсем о другом: он был по-настоящему яркий и ответственный командир. Но такие командиры у нас почему-то всегда были не ко двору.
Новым командиром бригады стал полковник Лепихов, а командование ее первым батальоном — все тем же Бендерским батальоном республиканской гвардии ПМР — принял подполковник Аскеров. Оба они — и Лепихов, и Аскеров — в вооруженном конфликте не участвовали и знают о нем лишь то, что было до них специально доведено. Наверное, поэтому подполковник Аскеров сразу повел себя так, будто хочет вытравить из подчиненных любые остатки памяти о Костенко. Говорят, он пытался реорганизовать батальон буквально вопреки идеям прежнего комбата и сразу же заявил «Разведвзвода в моем батальоне нет!» Впрочем, и техники, ранее числившейся за разведвзводом батальона, тоже нет. Она разукомплектована и приведена в негодность бравыми тираспольскими гвардейцами прямо на полигоне, где хранилась в то время, пока бендерские гвардейцы были распущены по домам и ждали решения своей судьбы. Ну что ж, тираспольская гвардия меньше готова к боям, зато более послушна.
Штабной полковник Атаманюк опять на коне. Он правильно рассчитал: незачем ему командовать бригадой. Сильно это дело хлопотное, ее создавать. Да еще придется при этом часто бывать в городе и батальоне, где его не любят. Ведь девятнадцатого июня он из Бендер сбежал. На переговорах в Тирасполе и Лиманском его личность была нужнее… Потом прояснилось и худшее. Перестрелка у бендерской типографии, послужившая поводом для вторжения молдавских войск и полиции в город, началась не без его участия. Тираспольские эмгэбэшники и гвардейцы, приехавшие к типографии, должны были забрать заказанную Атаманюком листовку — обращение к солдатам армии Молдовы. Эта листовка понадобилась ему во что бы то ни стало и непременно срочно. Атаманюк тут же проговорился о ней по тираспольским, бендерским и даже кишиневским телефонам. Конечно, обо всем узнала полиция и пыталась распространения этой агитки не допустить.
Это было по меньшей мере головотяпство — затеять печать антиправительственной листовки в Бендерах, в городе, где было двоевластие и типография находилась буквально в одном квартале от городского отдела полиции. Будто нельзя было сделать это в Тирасполе или Рыбнице… У Атаманюка большие связи, и, наверное, поэтому в организации провокации у типографии так тщатся обвинить Костенко и его людей. Ныне полковника Атаманюка громогласно поднимают на щит, как героя, будто бы исправившего ошибки трусливого и подлого, психически неуравновешенного комбата Костенко.
История полковника Атаманюка на самом деле далеко не единственная странная история. Удивительные люди подняты приднестровской войной наверх. Чем крупнее послевоенный герой, тем нелепее были его действия во время конфликта. Взять, к примеру, полковника Бергмана. Что он хорошего делал? Ничего. Поначалу препятствовал вооружению гвардии. Потом издевался в своей комендатуре над ополченцами и помогал уничтожать Костенко и Бендерский батальон. А у рядовых участников необъявленной войны все горше становятся думы и темнее лица. Тяжело сознавать, что рука об руку с правым делом, рядом с подвигом пряталось предательство, двигались чьи-то карьеры да интриги, цвела корысть.
Незаметно для нас, в мартовских ли боях или апрельских переговорах, а может в кровавом угаре бендерского июня была пересечена грань, за которой руководители Приднестровья перестали защищать нашу республику, став защищать только себя. Их цели разошлись с нашими целями. Тут не важно, сколько конкретных ошибок было совершено ими под гнетом ответственности и в гордыне. Важно то, как далеко они прошли по этому тайному, не нужному народу пути. Они прошли далеко. Так далеко, что за попытками убрать собственных офицеров и обескровить бендерскую оборону стало угадываться желание откупиться городом и его населением от агрессора, разделиться с Молдовой по старой советской границе на реке Днестр.
Странно, но образ ненавистных врагов — полицейских не вызывает былого гнева в душе. Те, с кем мы работаем бок о бок в ГОПе, больше похожи на самых обычных людей. Они поверили одним политикам, мы — другим. Они ошибались. Мы — правы. Но разница между политиками оказалась не так велика, как вначале нам представлялось. Не пропадет ли она вовсе, когда мы станем мудрее?
Сегодня на восточном берегу Днестра эйфория победы. Защитились! Отстояли республику и себя! Внешний враг остановлен. Ошибки списаны на тех, кто указан. Путь открыт, на благо народа строй и дерзай! Но эйфория скоро пройдет. Смогут ли те, кто убил Костенко, дать людям лучшую жизнь, чем те, кто убил Матюшина? Мы сомневаемся. Благих целей не достичь подлыми средствами. Спорить, конфликтовать, наказывать можно и нужно. Но предавать и уничтожать — нельзя. Переступите грань, и личное будет достигнуто. Временное — построено. Но останется пропасть между словом и делом, куда рано или поздно все рухнет. Так уже было с нашим Союзом.
Это так рационально, — переступить за грань порядочности под давлением обстоятельств. И желаемое средство кажется таким действенным, таким сильным… Но дело не в обстоятельствах, а в людях. Одни полагают, что обстоятельства все оправдают. Вторые считают, что нет.
В один из погожих дней в самом начале осени удивил Жорж. Подходит и говорит:
— Слушай, лейтенант, поговорить надо.
Чего это он? Отходим, садимся в одном из дворов на лавочку, и он рассказывает, как во время перемирия с ОПОНом познакомился с одним мужиком. А у того перед войной один полицай оставил только что купленный мебельный гарнитур и вывезти не успел. Мужик возьми и предложи: забирай мол, вражеское имущество, если тебе надо, а то хранить негде, тесно. Жорж и забрал. Перетащил мебель к другому своему знакомому. Уже договорился на днях его в Тирасполь везти, как объявился собственник, этот самый полицай, ищет свое добро. По цепочке пришел к Жоржу. И вопрос стоит так: отдать или на хрен послать? Послушал его и спрашиваю:
— Чего же ты ко мне, а не к Сержу поперся?
— А ну его, от него здесь совета ждать! Если б завалить кого было нужно…