— Не могу. Сколько будут — все мои! Пара лишних осколков в брюхо ни одному мулю не помешает!
— Нас же выводят!?
— Ну и что? Ребятам отдам!
Разгибаю новый кусок проволоки, примериваюсь и продолжаю рубить.
— В лесу раздавался топор дровосека, — меланхолично произносит Семзенис, затянувшись сигаретой.
— Дровосек топором отгонял гомосека, — я рифмую.
— Это кто еще тут гомосек?!
— Гы! — расплывается в улыбке Кацап и тут же снова начинает ругаться:
— Кончай долбить! Надоел! Лучше книжку себе найди!
— Оставь его, Федя, пусть лучше это делает, чем по передовой лазит!
— Я б оставил, так долбит же по мозгам, как дятел!
— Туда я еще успею! — отвечаю. — Вот, значит, куда святая троица пошла! Мог бы догадаться…
— Не, они за эссенцией почесали или выменять, что найдут.
— Я уж думал, пошли вынюхивать, где бы еще пару гопников подкараулить, пока мир не вступил в законную силу! Уяснил провал в своей логике. Для новых подвигов недостаточно пьяны-с! Ничего, не разминемся! Бьюсь об заклад, к ночи все будут опять в норе у Гриншпуна. Особенно если Сержу удастся вымутить у Колоса прибор ночного видения!
— И ты с ними?!
— Я-то как раз против! Бате и Али-Паше не понравится — раз! Опасно — два! Не по-людски — три! Гопники, стрелявшие в соседей, свое уже получили.
— Это гопники-то люди?
— Дурак, «по-людски» — это я не про них, а про нас говорю! За собой смотреть надо, чтоб не быть такими, как они! Кроме как показать удаль с непонятным результатом и большим риском ничего не вижу. Вот что я хотел сказать! Пойти подстраховать Гриншпуна, на случай если гопники попытаются сквитаться за сегодняшнее, — это можно! А самим лезть на рожон — дурь!
Заканчиваю рубить проволоку, достаю из сумки гранату и примериваюсь, как буду мотать. Витовт молча курит. Федя, от нечего делать, смотрит, интересуется.
— Запал вытащи!
— Не лечи леченого!
Выкручиваю запал.
— А ну покажи, — тянет лапы Кацап, — ишь ты, не такой, как у наших, а как оса, с перетяжкой!
— Бестолочь, хоть бы «Наставления» читал! Запал как запал, только не УЗРГМ, а УЗРГ! [30]
— Разница-то в чем?
— Старая модификация. У румын все старое и дешевое. Иногда может сработать не за четыре и две десятые, а за четыре секунды ровно. Или наоборот, дать затяжку до пяти-шести секунд. Поэтому наши их модернизировали, а у румын все осталось, как было.
— Засранцы!
— Точно! Здесь разницы большой нет, а вот с эркэгэшками хохма у мулей не раз уже приключалась!
Улыбаюсь своим мыслям. Румынские противотанковые кумулятивные гранаты РКГ, имевшиеся у националов в большом количестве и часто попадавшие в трофеи, у нас спросом не пользуются. Общеизвестно, что мулей на этих гранатах подорвалось больше, чем они их кинули в приднестровцев.
— Да, дерьмо гранаты, некачественные!
— Снова ты не прав, Федя! Гранаты вполне качественные, но не такие, как наши. Мули этого не знают, вот и рвутся. Если у тебя ихняя эркэгэшка присохла, мне отдай, я с ней управлюсь!
— В чем же там дело?!
— Понимаешь, мули, в отличие от тебя, иногда читают «Наставления по стрелковому делу». А там написано, что граната РКГ имеет четыре предохранителя. Последний — инерционный. Поэтому наша, советская граната может быть разряжена и поставлена обратно на предохранители даже в том случае, если с нее чеку сорвали, но не бросили, не взмахнули рукой. Если ее просто себе под ноги уронить, она не взорвется! Так в «Наставлениях» и говорится. В румынских же гранатах инерционного предохранителя нет. И если чека сорвана, то гранату надо кидать, вставить чеку обратно уже нельзя! А на вид румынская и наша гранаты одинаковые! Теперь представь себе: поступили к волонтерам или полицаям румынские РКГ, а «Наставления» у них по-прежнему советские, наши. Они начинают читать, что с этими гранатами делать, потом лапами крутят, учатся, срывают чеку, чтобы обратно ее засунуть, и… Бац!!! Ливер на стенах!
— Откуда знаешь? В институте этому, чай, не учат!
— Срочную служил при полигоне. Навидался там вооружений, ну и почитал кой-чего.
Обматываю свое творение изолентой, стараясь натянуть ее на проволоку как можно туже. Ленты едва хватает. Ничего, теперь заклеивать мозоли и царапины она мне не понадобится. Кладу гранату обратно в сумку. Под руку попадает овальный жетон личного номера офицера. Машинально достаю его и кручу в руке.
— Того гада? — спрашивает Кацап. — Дай посмотреть. Сувенир… Даже фамилию на нем свою выцарапал, гондон! Гм… Номерок-то фартовый, на семерку заканчивается!
— У меня тоже на семерку. Лезу в карман и показываю Феде свой жетон, на котором, как на брелке, по-прежнему висят ключи от тираспольских кабинета и квартиры.
— А-а! Вот в чем дело!
Кацап, как, в той или иной степени все мы, суеверен. Одним из его бзиков является вера в то, что от раны или смерти защищает предмет со счастливой цифрой семь, причем этот предмет должен быть не случайным, а в доску твоим. Тогда остается бояться лишь того, что на тебя налезет враг с такой же счастливой семеркой в кармане. Глупо! Но я сам такой же дурак. Приучился у Али-Паши и Сержа дуть себе на плечи. Они подцепили эту суеверную привычку в Афгане. Мусульмане там дуют на плечи, чтобы на них не сидела нечистая сила. Здесь ни «духов» ни «мусликов» нет, а привычка, поди ж ты, передалась!
Забираю у Федьки жетон и смотрю на него. Личный номер убитого мной человека. Простая, нацарапанная кириллицей молдавская фамилия. При всей ненависти к националистам и отсутствии даже толики раскаяния, возникает странное чувство. Мы жили в одной стране. Одному и тому же нас учили в школе. Еще недавно могли дружить и ходить друг другу в гости. У нас был один, общий мир, и он треснул, раскололся на части, на его мир и мой. Вон, двести метров пройти, зияет эта трещина — разбитые и сгоревшие дома. Деревья, остриженные в кочерыжки пулеметным и автоматным огнем, асфальт в редких воронках от снарядов и частых, похожих на неглубоко вырезанные в нем цветки подсолнечника, следах от мин.
Он пришел сюда, чтобы дотоптать до конца мой осколок мира, и я убил его.
На стороне найдется куча людей, которые скажут, что я от него ничем не отличаюсь, просто мне повезло. Ханжеский вздор! Так могут сказать лишь те, кто вблизи не видел звериного лика национализма! Кто их трогал? Кто за руку тянул на насилия и убийства? Молдавия получила независимость не благодаря какой-то там «борьбе за самоопределение», а тому, что в самом центре своем рухнул окончательно захезанный Горби Союз. В первые два дня ГКЧП [31] националисты вновь попрятались. Это был показатель того, что по-настоящему большой роли в жизни республики они вплоть до самого распада СССР не играли. Молдавия все равно независимость получила бы, не шевеля пальцем, без убийств и погромов, без пьяных и злых толп на улицах и площадях! Никогда этому зверинцу объяснения, кроме чудовищных глупости и подлости, не было. Никогда не будет оправдания тому, что вместо мирного строительства своей независимой отныне страны, националисты, опьяненные своей безнаказанностью, захотели добить несогласных, чтобы подороже продаться в Румынию, и полезли сначала на Гагаузию, а потом на Приднестровье! Кто кишиневским политиканам мешал? Вполне могли заняться экономикой, культурой, реформами, чем хотели! Никакого сопротивления, кроме мирных демонстраций, забастовок и укоризненных статей с призывами к диалогу в русских газетах, долго не было! Но вместо этого они по уши влезли в политическую авантюру, своими собственными руками толкнули оппозицию на создание Приднестровья и Гагаузии, вызвали к жизни так называемый ими сепаратизм, пытаясь насилием, в один миг заставить большую часть народа Молдавии думать и жить иначе — антикоммунистически и националистически, антирусски и прорумынски! Сначала они начали громить и убивать, это потом уже против них вооружились!