Приходько поворачивает свою большую голову и смотрит мне в глаза.
— Не один ли черт? Сегодня одна муть, завтра — другая.
— Нет, не один!
— Эх, романтик ты, говорю тебе!
Не вдаваясь в выяснение того, что Приходько хотел сказать словом «романтик», иду к Вербинскому. У меня нет антипатии к Приходько. Он неплохой товарищ и совсем не трус. Просто он по своему цинично-рассудительному характеру так решил. Выяснять у него мотивы с его-то нелюбовью к разговорам просто невозможно. Не скажет. Он из тех следователей со стажем, которые считают: никому ничего не надо объяснять. Люди все равно друг друга понять не способны. Они либо интуитивно, по чувствам близки, верят друг другу, либо нет. За пределами этой не так уж часто встречающейся близости, а тем более в публичных отношениях между людьми только эгоизм, алчность, лень, страх и ложь. Поэтому никого не надо уговаривать, никому не надо себя открывать. К другим надо просто пунктуально и единообразно применять закон, который большинство наших сограждан понимают вовсе не как право, не как некий справедливый общественный договор (вот галимая выдумка ученых фантазеров), а просто как палку. Поработав полгода следователем, я, ей-богу, начал его понимать. Как начинаешь говорить с нашими гражданами, они чаще всего вместо одной маленькой правды отмалчиваются, отвираются до последнего. Как напомнишь такому фуфлу про его совесть или о гражданских обязанностях, оно еще и прыгает, чтобы его не учили, не совестили. «А моя хата все равно с краю!» Никакого уважения к чужому горю, по поводу которого как раз следствие идет! Вымотаешься до последнего, выведешь на чистую воду и диву даешься! Ну зачем же ты, скотина, врал? Ведь не было к тебе претензий! Сколько времени и нервов испохабил! А все почему? Потому что такой мудак бессовестный оказался, которому бесполезно не только закон, но и простую мораль объяснять, которой папа с мамой должны были научить с пеленок! Только напугать и изобличить можно!
Едва появляюсь на пороге кабинета Вербинского, на меня шикают. Смотрят телевизор. Сообразили, чтобы получить еще хоть какую-то информацию, наладить антенну и включить центральный кишиневский канал. По нему идет репортаж о ходе операции по «наведению конституционного порядка» в Бендерах. Приглядываюсь и прислушиваюсь к экрану. Одна и та же слегка движущаяся то влево, то вправо картинка. Съемка снизу, от надира. Оператор, видать, земле кланяется. Половину горизонта загораживает зад какого-то «автопирожка». По его бокам на асфальте лежит парочка храбрых молдавских воинов. Они не стреляют, потому что некуда. Судя по домам, мелькающим на заднем плане, это происходит почти у самого въезда в город, далеко от реки и мостов. В промежутках между комментариями по-молдавски, которых я не понимаю, слышна стрельба. Наверное, со стороны горисполкома, который все еще продолжают защищать наши.
Переход кадра, и новый сюжет. Обезумевшая толпа штурмует товарные вагоны. Женщины и мужчины лезут в них, давя друг друга, подсаживают наверх детей. За рычаги открытой двери отчаянно цепляется, чтобы не упасть, прижатый толпой к вагону то ли железнодорожник, то ли полицай. Где это происходит, не поймешь, видно, оператор тоже прижат толпой к эшелону, ему больше некуда направить кадр. Это, по мысли молдавского телевидения, организованная эвакуация населения Бендер и власти Молдовы ей всячески помогают. Помощь действительно радикальная. Настоящая этническая зачистка. Узнать из новостей о ситуации на том берегу ничего не удается, и в помещении возобновляется гвалт.
В этой компании обстановка более непринужденная. Тут собралась гордость отдела — те, кто перевыполнял нормы и показатели по направлению дел в суд.
— Что, — спрашиваю, — правда ли указание было, если не будет добровольцев, принудительно людей набрать?! А то там, — киваю, — некоторые уже испугались!
— Ну да, может и такое быть, — Вербинский отвечает, — только Зубин прямо об этом не сказал. Но мы же следователи, а не постовые, — от нас в любом случае людей брать не должны. Обойдется!
— А скажут идти?
— Тогда пойду. К начальнику горотдела. А туда — не пойду! У каждого свое дело! Там солдаты нужны, а здесь — юристы!
Ему шумно поддакивают. Ясно. Эта хата тоже с краю, только не открыто, а под благовидными намерениями. Оптимистические трудоголики такие. По идее, я могу присоединиться к их компании, поскольку последние два месяца тоже давал требуемый план. Точат лясы о том, что еще ночью в Парканы наши якобы перебросили от Дубоссар танки, ранее захваченные гвардейцами в парках техники четырнадцатой армии. В мае это была громкая история, вызвавшая истерику у генерала Неткачева. Он немедленно уволил из российской армии тех офицеров, которые оказали содействие приднестровцам. Офицеры, недолго думая, вступили в ряды вооруженных сил ПМР.
Весть обнадеживающая, но доверять ей не стоит. Ночью никто из моих коллег с фонарями к Парканам не бегал. Появляются и, увидев меня, заходят к Вербинскому Тятя и Миша. С удовольствием гляжу на автомат у Миши за плечом. Уболтали дежурную часть, черти! Следом входит небритый брюнет в камуфляже с множеством подсумков на поясе, по виду кавказец.
— Здрастэ!
Становится тесно. Выхожу бочком в коридор и вытягиваю туда же из дверного проема Мишу.
— Это что еще за черт? — наклоняясь к его уху, спрашиваю я.
— Приехал вместе с ребятами, которые сводный отряд набирают. Тоже доброволец. Из-под Дубоссар. Там где-то его горцы стоят рядом с батальоном украинских националистов. И еще, по-моему, он вербовщик. Вербует отсюда народ воевать за деньги на Кавказ. Мне не предлагал, я же мент все-таки, а вот оуновцев нескольких и кого-то из казаков завербовал, как я слышал.
Ух ты! Националисты защищают нас от националистов! Вот это набрали защитников!
— Что в Бендерах? Кто в Парканах? — забрасывают вопросами кавказца наши ударники.
— Войска есть! Оружые есть! Но балшой бардак! Чтоб не был бардак, надо сюда генерал Дудаев!
Эту песню я и раньше слышал от нацменов, купивших места в ростовском университете. И о тех порядках, которые наводят дудаевцы в отданной им на откуп Чечне, только уже не от восторгающихся чеченцев, а от русских беженцев слышал. «Не хочешь воровать — терпи!» Вот какие афоризмы у чеченского генерала.
— Да кто он такой, Дудаев?! — возмущаюсь я. — Такой же националист, как и те, что в Кишиневе!
На меня шикают:
— Тише, не видишь, он чечен и с автоматом…
Вот же дураки! Пойду-ка я вниз, на место сбора, пока не стошнило. Глядя прямо на чеченца, спрашиваю:
— Спускаться можно уже?
— Да, туда ходи, командыры уже там!
Уже на лестнице снова слышу:
— Чтоб не был бардак, люби-не люби, надо Дудаев!
Были бы они здесь в силе, он бы на мое высказывание о Дудаеве не смолчал!
— Я-то и не знал, что у нас, кроме казаков, еще оуновцы и чеченцы есть! — бросаю идущему следом за мной Мише.