Жорж сокрушенно мотает головой.
— Да, с этими силами мы бы город отбили! А теперь стремно… Как бы не случилось чего…
— Во-во! Ты про гранаты-то не забывай…
По приказанию Али-Паши почти все гранаты переданы опытным бойцам, которых он поведет впереди. Мы же с ополченцами, идя сзади, будем довольствоваться бутылками, волочь пулеметы и стрелять по окнам и чердакам. Урча мотором, дворами подъезжает «КамАЗ». Взводный и Серж отправляются к экипажу на переговоры. Остальные нервно курят и перебрасываются ободряющими словами.
Возвращаются. Уточняют мне задачу — держать «форточников». Часть отделения с ополченцами обязательно пустить дворами по обе стороны и чтоб обратно на улицу поменьше выкатывались. На мой дилетантский вопрос показывают сорванные квартирные двери, которыми обвешан с боков «КамАЗ», и поясняют, что эти «экраны» — самопальная защита от кумулятивных гранат. Передние называются калитками, а задние — форточками. Стало быть, гранатометчики противника, которые, прячась от пехоты, бьют по бронетехнике с задней полусферы «форточники» и есть. Бормочу, что уяснил, просто в милиции другая терминология. Спрашиваю, надевать ли людям те несколько, что есть, бронежилетов? Отвечают, что нет, оставить здесь. Пока бойцы добегут в них до ГОПа, будут в мыле и ни на что непригодны.
Мы в полной готовности на исходной. В последний момент приносят неизвестно где добытый, наверное, трофейный противотанковый гранатомет. Волокущий его ополченец не умеет стрелять, и оружие с уверенным видом взваливает себе на плечо охладевший к пулеметам Гуменяра. Минометы открывают огонь, швыряя в мулей последние мины. С шипением летят вдоль улицы НУРСы. Грохот их разрывов на секунду-другую глушит все.
— В атаку, вперед!!!
— Пошли, ребятки, пошли!
Сколько раз видел и слышал подобное с экрана, в кино… И вот теперь, надо же… Союз нерушимый!.. Пригнувшись, бегут через перекресток Серж с Али-Пашой, за ними спешат такие же настороженные фигурки. Рыча, выруливает из подворотни «КамАЗ». Выкрикиваю что-то и выбегаю за ним.
Перед лицом тяжело колышется задний борт машины. Понимаю: надо отпустить ее чуть вперед. Оборачиваюсь посмотреть, где мои. Они дружно, слишком дружно набегают следом. Бестолковыми криками гоню их по сторонам. Меня слушаются, наверное, не потому, что понимают, а потому, что видят жесты. Я сам сейчас, как тетерев, толком ничего не слышу и не понимаю, в голове осталось лишь то, что было вложено в нее перед тем, как мы пошли. Придерживаю шаг, чтобы оторваться от манящего прикрытием автомобильного зада. По нам еще не стреляют, и к концу первого квартала почти удается остыть от возбуждения и соблюсти требуемые дистанции.
Как на параде! «КамАЗ», набирая скорость, проскакивает очередной перекресток и догоняет передовую группу, чтобы поддержать огнем в тот момент, когда наши выйдут к пересечению улиц Дзержинского и Комсомольской. Оттуда можно будет обстрелять ГОП, подырявить гопникам стены, чтобы служба во славу великой Румынии медом не казалась… Быстро идут! Вот-вот начнется! Но мы от товарищей не отстаем. Только дворами получается не очень. Там все перегорожено. Кое-где заборы не перелезешь, и фланговые группы выскакивают обратно на улицу. Снова гоню их во дворы. Пусть потеют, всем в одну кучу сбиваться нельзя! Выполняют. Тут же лай, ругань, треск короткой очереди и предсмертный визг брошенной хозяевами собаки. Слева и справа гремят взрывы. Потом мощный взрыв впереди. Что это? Артиллерия? Не слишком ли рано мы пошли? Сваливается со стены и с шипением перебегает улицу, чуть не по ногам, перепуганный рыжий котяра. Не черный! Это к удаче…
Еще полквартала… Сейчас двигаться станет легче — справа будет школа, широкий двор. Мне туда. Наверху может быть пулеметная точка опоновцев. Расчистим перекресток, подтянутся справа соседи, сзади наша БРДМ — и мы им покажем Кузькину мать! Начинаю верить, что все удастся, как вчера… «КамАЗ» на перекрестке! Сходит с проезжей части влево, к деревьям, которыми обсажена улица. За ними в полусотне метров — ГОП! Прикрываясь машиной, туда же, к деревьям, начинают перебегать наши. Ускоряю шаг, хочу снова крикнуть «Вперед!», но не успеваю.
Сплошной треск выстрелов, свист пуль вокруг. Господи, что это со стороны школы делается?! Воздух словно заколыхался от работы множества стволов, выплевывающих металл и ветер. Вот это осиное гнездо! И эту лавину огня мы думали заткнуть десятком автоматчиков? Под грохот стрельбы приземистая серая туша неслышно выскакивает со стороны ГОПа. За ней вздрагивает растревоженный выхлопами мощного дизеля воздух. Поворачивается блинообразная башня с длинной пушкой. Удар! Нет, выстрел, слившийся с оглушительным, ревущим взрывом. На дыбы становится наш «КамАЗ». Борт машины проломлен, откинулась кабина, подброшена и свернута набок зенитка. Гахнуло так, что уши заложило. Рык мотора и лязг гусениц. Минуя горящий автомобиль, танк наползает на нас. Хлопок с взлетевшей по улице пылью. Мимо танка в «молоко» уходит граната. Железный стук пулемета, новый резкий удар по ушам — второй выстрел танковой пушки. Снаряд рвется где-то далеко позади.
— Атас! — Жуткие какие-то, без смысла крики. В отчаянии мечусь перед забором, за столбом нахожу низкое место и перемахиваю через него. Приземляюсь на четвереньки — сверху на спину летят переломанные рейки и щепа, сорванная очередью. Угол, Боже, где угол?! Где кончается эта стена?! Наконец забегаю за дом. Грохот. Кругом грохот боя, в котором я не успел еще сделать ни единого выстрела. Автомат в пыли и земле, забившей ствол. Оттуда даже трава торчит. Вскопал им палисадник за забором, когда драпал. Стрелять из такого оружия невозможно. Есть гранаты, эргэдэшки, но не по танку же их кидать! Бутылки с бензином, и той при себе нет!
— Лейтенант, сюда! — Из двери укрывшей меня хибары выглядывает и машет рукой Семзенис. Заскакиваю к нему, бежим в комнату к окнам. Как раз вовремя, чтобы увидеть: не долетев до наезжающего танка, в воздухе коробится белый маленький парашют. Отшатываемся назад, и взрыв! Стекло вылетает. Порхают на пол с подоконника горшки и кастрюльки с цветами, сыплются иконки и вазочки с полок и круглого стола под окном. Поднимаясь с пола, чувствую металлический привкус во рту, по щеке что-то течет. Хватаюсь рукой — кровь. Запястье тоже порезано. У Семзениса в плече торчит осколок стекла. И тут вижу, как в развернувшийся башней от нас танк одна за другой попадают две бутылки с горючей смесью. Обрадовано крича, Витовт достает и кидает третью. Недолет. Она падает низко, на гусеницу у катка, и растекается вспыхнувшей лужей на землю.
Рыча, танк дает задний ход. Крутится на гусеничной ленте чадящее пламя. Снова гремит его пушка. С поразительной быстротой сдав назад к улице Дзержинского, он останавливается на перекрестке и начинает лупить во все стороны как угорелый. Пламя и дым на броне, танкистам, похоже ничуть не мешают. В довершение всего начинается минометный обстрел. Что танк не раздолбает в фасад, то разнесут со двора мины. Это разгром.
Переглядываемся: надо уходить. Подбираю с пола обломанный лист алоэ для наших царапин. Из разбитой дешевенькой рамки хмуро смотрит на созданный его батюшкой свет Иисус Христос. Он не понимает, кто мы, кто скинул его из красного угла и что здесь вообще делается. Божьего заступничества ждать не приходится. Галопом мчимся по дворам. Какая сволочь придумала проволочные сетки? Не защищают и не перелезешь эту дрянь! Натыкаемся на страшно обрадовавшихся Тятю и Федю, которые рассудительно не спешили и в момент поражения находились на улице позади всех. Это не мешает Тяте с подкупающей искренностью сообщить, что они чуть не обосрались.