Раненый город | Страница: 94

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Мы думали, вы их проморгали.

Взводный плюется. В ложах наверху, как обычно, не удовлетворены стрельбой в партере. Взводный. Сердито бурча, лезет обратно наверх. Никакой благодарности. Вот и воюй после этого за Приднестровье!

Глядим в окно, туда, где лежат две серо-зеленые кучки. Мерзавцы, наверное, были редкие, раз свои их не предупредили. И что они хотели получить, выйдя радостными и пьяными туда, откуда только что вывезли последние трупы?

Еще день-другой, и начала отступать усталость. Сначала спишь, потом проходит равнодушие к себе и начинаешь хотеть жрать. И еще чувствуешь, что ты весь грязный и оборванный, как постсоветский бомж. Кругом такие же бомжары драные шастают. Оглядываю, ощупываю себя и решаю: надо срочно мыться и приводить одежду в порядок. Устроившийся напротив взводный с интересом наблюдает и вдруг спрашивает:

— Ну, как тебе, лейтенант, пришлась военная служба? Такая она и есть, наша жизнь, как у бутерброда. Сначала, как армия тебя съедает, ты такой свежий, молодой, аппетитный! Потом помыкаешься и выходишь со службы всегда через задницу, в печальной консистенции. А ведь могут и завалить…

— Ну тебя к черту! Напомнил…

Со стороны штатные подхалимы урчат:

— Ух ты, вот это сравнение!

Да пошли они все… Иду к Тяте и Феде за мылом. Кацапы — они запасливые. Помывшись, есть хочется еще сильнее. Пока мы уродовались на передовой, все городские запасы уже растащили. Вот и жди сухпайка или варева с пункта питания. Мы на счету командования одни из последних. Не тираспольчане и не бендерчане, а так, сборная солянка… Кто за нас в ответе — фиг его знает. Самосколоченный батальон, сами и пропитываемся…

71

Двенадцатого июля на микрорайон Ленинский пришла новая молдавская часть. По оживлению стрелков-одиночек и передвижениям у самого переднего края почувствовалось: ее солдатня рвется в бой. Учитывая, что вот-вот должна состояться новая встреча в верхах, мы удвоили осторожность и не прогадали. В первую же ночь мули вновь забрались в «Дружбу», руины частного сектора под общежитиями и открыли сумасшедший огонь из гранатометов. Мы переждали его на тыльной стороне квартала, и едва они отстрелялись, ответили из снайперских винтовок и подствольников.

Такого они не ожидали. Думали, мы ввяжемся с ними в обычный бой и они нас будут гранатами с фасадов «снимать». Мы же их из глубины да сверху, по-минометному! К тому времени у многих из нас руки к подствольным и самодельным гранатометам «приточились» нормально, огонь был метким. Ночь наполнилась криками посеченных осколками молдаван. Начали клохтать пулеметы мулей, прикрывавших своих «героев». Бесполезно. После того как был распознан замысел врага, никого из нас на фасадах не было. Скоро все стихло. Через редкую стрельбу неслись жалобные крики муля, которого изловчился подстрелить Серж. Перебил ему ногу в момент, когда он замыкал процессию по вытаскиванию из боя другого раненого. С азартом в глазах и злым оскалом рта сидел Достоевский, приложившись к своей берданке. Ждал новой мишени, когда мули полезут выручать плачущего соотечественника. Без единого движения на лице наблюдал за жертвой и ее палачом Оглиндэ. Моральный кодекс войны жесток. Согласно нему тот, кто приходит забрать чью-то жизнь, должен быть готов к собственной смерти. Этот молдаванин мог прийти к нам по-другому. Например, как случалось, махнуть белой тряпицей, показать ладони без оружия, подойти и спросить о судьбе родственников или знакомых, передать письмо. Но он пришел так, как пришел. И теперь уходит, как подобает уходить с громкого визита.

Только началось движение, какие-то дурни открыли пальбу, вереницами замелькали трассеры, и еле заметные тени шарахнулись назад, за кинотеатр. Потом зашевелились горбатовцы. Кто-то вылез и шарахнул по «Дружбе» из гранатомета. С яркой вспышкой в стене изувеченного здания появилась еще одна дыра. Неподвижный, как Будда, Виорел задвигался и пробормотал по-молдавски что-то насчет праздника дураков. Все тише стонал и кричал молдаванин, никто больше не пытался прийти на помощь к нему. Достоевскому надоело, и сухой выстрел оборвал жизнь незадачливого борца за воссоединение Молдовы с Румынией.

Наутро от противника передали записку «старшему командиру» с просьбой позволить им забрать тело. Конечно, мы разрешили. Получив достойный ответ, мули больше так никогда не рисковали. Следующие ночи и дни вновь можно было проводить спокойно.

Где-то числу к четырнадцатому по инициативе молдавских опоновцев и безо всякого участия командования и политиков было заключено местное перемирие между нашим батальоном и прибывшей на фронт ротой батальона полиции особого назначения, занявшей изрядно попортившее всем крови общежитие на улице Кавриаго. Поскольку речь шла о замирении на одном из самых неприятных участков, дебаты по батиному запросу на этот счет много времени не отняли. Практически единогласно решили с вражеским предложением согласиться. Важной частью договоренности стал уговор о том, что в случае неизбежного возобновления боевых действий стороны должны расторгнуть перемирие. А это предполагало какой-то обмен информацией. Но в то, что тираспольские вожди организуют наступление, мы уже не верили и изменой это не посчитали.

Рота оказалась старая, кадровая, и от ее бойцов мы узнали, что ОПОН ОПОНу рознь. Когда бывший кишиневский батальон ОМОНа националисты развернули в бригаду, по-настоящему сплоченной бригады не вышло. «Старики», понимавшие двусмысленность ситуации, не любили проявлявших рвение, националистически настроенных «юнцов» Поведение подразделений бригады сильно зависело от того, кто в них «делал ветер». Седьмого числа нас самовольно атаковали «юнцы», а командование бригады ОПОН было поставлено перед фактом, совсем как за три дня до него командир бендерского ТСО.

Поскольку молдавский старлей, командир роты ОПОНа, ни волонтеров, ни тем более гопников не контролировал, стрельба полностью не прекратилась. Но стало почти безопасно ходить в ночную разведку ничейных кварталов и уменьшилось давление на наши высотки по улицам Первомайской и Калинина. В ответ мы прекратили огонь по «шестерке», и разведгруппы ОПОНа получили равную с нами возможность передвижения по ничьей земле. Опоновцы успокоили нас насчет все чаще наблюдающегося на стороне противника движения грузовых автомашин, что это не подкрепления прибывают, а волонтеры вывозят из города наворованное. От них же, от лучших наших врагов, стремительно перескочило на приднестровскую сторону и распространилось презрительное название для этих грузовиков: «БМВ» — боевые машины волонтеров.

От опоновцев же стало известно сногшибательное: против нас стоят не одна четырехорудийная, а две шестиорудийные молдавские батареи, противотанковая и тяжелая. Одна пушка МТ-12, как мы и раньше знали, в парке, где миной побило ее расчет, после чего она была отведена ближе к общежитию номер шесть. За перекрестком у «Дружбы» не одна, а две МТ-12, четвертое орудие на улице Некрасова, пятое и шестое у Кинопроката! А напротив шелкового находится другая, смешанная батарея, в составе которой есть 122-миллиметровые и даже 152-миллиметровые орудия. Если бы мы это знали, то никогда бы не полезли со своей маломощной пушкой в общагу. Оказывается, мы тоже были у вражеских артиллеристов на прямой наводке! Почему же они не стреляли? Ну, допустим, одному орудию мешал угол кинотеатра. Почему же нас не сшибло с фасада второе? Остается думать, что его расчет либо проспал, либо перепился, а то и не меньше нашего желал, чтобы их соседям в кинотеатре всыпали…