– Как похожа! – воскликнул генерал. – Как похожа!
– Проходите, – пригласила Лара.
В комнате он представился: генерал-лейтенант Вильгельм Гюнтер фон Штейнгарт, их дальний родственник, прибыл из Берлина в Крым, в Феодосии пробудет всего несколько дней. Он не мог упустить такую счастливую возможность, чтобы не повстречаться со своими родственниками, которых не видел почти двадцать лет. Потом он представил своего адъютанта майора Ганса Хельгерта.
– Майор Ганс Хельгерт! – повторил за генералом высокий плотный офицер, и на его лице появилась приветливая улыбка.
– А это твой кузен Рудольф, – представил генерал второго молодого офицера, высокого, худощавого, с узким лицом.
– Обер-лейтенант Отто Рудольф фон Штейнгарт, – поспешно представился кузен, и его голубые глаза, опушенные белесыми ресницами, приветливо заискрились. – Можно и просто Рудольф. Я даже не предполагал, что в России у меня есть такая красивая родственница!
– А где же Марта? – спросил генерал. – Надеюсь, ее мы увидим? Она дома?
– Мамы нет дома, – тихо сказала Лара.
– Надеюсь, она жива?
– Я этого не знаю…
И Лара рассказала им о том, как ее с мамой и семьи других немцев, словно арестантов, под охраной поспешно посадили в товарные вагоны и повезли из Крыма в глубь России, как на станции Джанкой Лара отпросилась у охранника и пошла с чайником за кипятком, а мама осталась в вагоне с вещами. А тут налетели немецкие самолеты и стали бомбить станцию и эшелоны. Все вокруг горело и взрывалось, Лара чудом осталась в живых, ей удалось спастись и убежать в степь…
– Жива ли мама или она погибла под бомбежкой, я не знаю…
Генерал слушал, хмурился и молчал. Потом прошелся по комнате.
– Вот, Ганс, трагический результат работы нашей хваленой разведки, – сказал он своему адъютанту. – Подумать только: немцы бомбили мирных немцев! Погоны срывать надо с тех, кто допустил такое!
Потом генерал пообещал Ларе сделать все, что в его силах, и разузнать о судьбе того эшелона, о судьбе Марты. И особо подчеркнул, что лично проявит заботу о дальнейшей судьбе Лары, просил о том, чтобы она помнила, что у нее есть приличные родственники и они не оставят ее одну в таком тяжелом положении.
На следующий день к дому подкатила грузовая машинам и двое рослых солдат внесли пару ящиков с мясными консервами, мешок муки, корзину с фруктами, много вяленой и копченой рыбы, бутыль с подсолнечным маслом и пакеты с горохом и рисом. Солдаты сказали, что продукты они доставили по распоряжению коменданта города, но Лара сразу поняла, что это забота генерала. Но самого Вильгельма фон Штейнгарта она больше не видела.
А через два дня, ночью под Новый год, она проснулась от страшного грохота взрывов и стрельбы. Они были похлеще, чем бомбежка в Джанкое. К ней в дом прибежал, спасаясь от преследования, насмерть перепуганный кузен.
– Русские высадили десант! – и взмолился – Помоги спрятаться!
Лара повела его в дальнюю комнату и открыла крышку подвала.
1
Штаб 44‑й армии, по требованию командующего армией, переехал из Феодосии, из уцелевшего корпуса полуразрушенного военного санатория, на железнодорожную станцию Сарыголь, поближе к своим действующим частям. Штаб разместился в каменном доме бывшего караимского купца первой гильдии, расстрелянного еще в начале двадцатых годов. Дом был добротный, просторный, сложен из крепкого белого камня, доставленного из Аджимушкая, из знаменитых каменоломен, что под Керчью, пережил многих хозяев в советское время – и партийных и ведомственных. Под домом имелся большой подвал, который штабисты тут же превратили в бомбоубежище.
Генерал-майор Первушин занял под свой временный кабинет комнату, когда-то служившую столовой, окна которой выходили во внутренний двор. От былой купеческой роскоши в комнате уцелел только большой дубовый обеденный стол, вокруг которого стояли обычные канцелярские стулья.
Алексей Николаевич провел ладонью по оперативной карте, которая была разостлана на большом обеденном столе, разглаживая и расправляя неровности, и скупо улыбнулся уголками губ. На карте отмечали позиции, которые занимали полки и дивизии 44‑й армии по донесениям на сегодняшний вечер, а точнее, на 21 час 00 минут 2 января 1942 года. Опять знакомые, врезавшиеся в память, горные и холмистые просторы Восточного Крыма: Коктебель, Ассан-бай, Изюмовка, Розальевка, железнодорожный узел Владиславовка, подступы к Старому Крыму…
Алексей Николаевич задумчиво смотрел на карту, на которую давала свет крупная старинная керосиновая лампа, подвешенная к потолку. Электричества в городе не было. Электростанцию разбомбили немцы пару дней назад, ее еще не восстановили. Генерал не спеша и вдумчиво прошелся взглядом по неровной линии фронта, которая снова на его оперативной карте жирной красной чертой пролегла от Черного моря, от величественных скал Кара-Дага до степного песчаного Азовского берега.
Как переменчива судьба!
Прошло всего два месяца, и он, Алексей Первушин, снова здесь, в Крыму. Не уставший полковник, а бодрый и уверенный генерал. Командует не поредевшей дивизией, а свежей армией. И не отступает, а наступает. И бегут из Восточного Крыма, в спешке, бросая технику и военное имущество, теперь уже немецкие полки. Бегут, торопятся, боясь оказаться в «мешке», драпают из-под Керчи, опасаясь быть отрезанными, окруженными…
А пару месяцев назад все было наоборот.
И он, тогда еще полковник Первушин, с обветренным скуластым лицом, с покрасневшими от постоянного недосыпания глазами, уставший и злой, командуя 106‑й дивизией, полки изрядно потрепаны в жестоких боях, но уцелевшие и боеспособные, отчаянно сражался в этих местах. В те осенние, тяжелые и горькие дни октября 41-го года, его 106‑я дивизия отходила последней, отходила с боями по этим дорогам и проселкам степного Восточного Крыма. Цеплялись за каждую высотку, за каждый бугорок. Полки 106‑й дивизии вставали заслоном, прикрывали отходившие и спешно бежавшие к Керченскому проливу уцелевшие части и подразделения растрепанной и почти неуправляемой 51‑й армии.
О тех трагических днях осени 1941-го напишет, спустя три десятилетия, дважды Герой Советского Союза генерал армии Павел Иванович Батов, командовавший в то трудное время 51‑й армией, в своей книге воспоминаний «В походах и боях»:
«Отход прикрывала славная 106‑я дивизия, геройски сражавшаяся с врагом на Сиваше, на Ишуньских позициях и под Керчью. Она понесла большие потери: численность в ротах не превышала двадцати человек. Но это были стойкие, закаленные в огне сражений солдаты. Они не щадили свой крови и жизни, чтобы обеспечить отход и организованную эвакуацию войск.
106‑я дивизия ни разу не отступала, она и не сдавала своих рубежей без приказа…»
А тогда…
В те горячие осенние дни, пропитанные гарью и дымом бесконечных сражений на самом опасном участке обороны Крыма, – на перешейке, на Перекопе, особенно на Ишуньских позициях, – запахло катастрофой. В одну ночь, напуганные навалившейся опасностью, оставили свои окопы, дезертировали тысячи крымчан, в основном из числа местного татарского населения. Недавно мобилизованные, наспех обученные, не обстрелянные, они дрогнули и бежали, спасая свои жизни…