– Врет немец! – не поверил Серебров.
Громов перевел, и капитан, указав на офицерскую сумку, которую у него отобрали, поспешил подтвердить свои показания:
– Там есть оперативная карта… Если русский понимает в топографии, он сам увидит!..
На немецкой оперативной карте крупным масштабом была изображена разбитая на квадраты Керчь, обозначены позиции германских подразделений и четко нарисованные стрелы, нацеленные к центру города, на гору Митридат, на порт и другие важные объекты… Еще даты и цифры. Карта говорила сама за себя. Серебров смотрел на нее, верил и не верил своим глазам. Не может такого быть! Всего за несколько дней, за неделю! Он помнил, как в штабе фронта, в разведуправлении слышал своими ушами разговор о том, что готовится крупное наступление, что по численности – в технике, танках, в людских резервах – наши войска превосходили германские… И вдруг такое!
– Ни фига себе! – присвистнул Артавкин, взглянув на карту.
Семен Юрченко задумчиво нахмурил широкие брови. Лишь один Сагитт Курбанов, казалось, оставался равнодушен и продолжал метать кинжалы и немецкие штык-ножи в ствол крымской сосны. Сверкнув на солнце, они стремительно летели и втыкались с глухим стуком рядом один возле другого. Только стали более глубоко входить в тело дерева.
– Это есть германское искусство воевать! Уже завтра город Керчь и весь полуостров будет немецким! – рыжебровый капитан уловил перемену в лице Сереброва, мгновенно успокоился, принял осанистый вид и заговорил совсем иным тоном: – Мы, германская нация, самая гуманная нация, умеем оценивать храбрость и мужество своих противников. У русских разведчиков трудное положение и не по их вине. Вам возвращаться некуда. Я все хорошо понимаю. Так сложилось, война есть война! Предлагаю вам сложить оружие и сдаться немецким войскам. Даю честное офицерское слово, что каждому будет сохранена жизнь!
– Скажи ему, что пока он у нас в плену! – сурово произнес Серебров.
Громов перевел.
– Йа, Йа! Да, Да! – Ганс Заукель тут же снова стал заискивающе улыбаться. – Я хотел делать, как лучше для вас…
– Сами разберемся! – резко ответил Серебров.
Дальнейший допрос немецкого капитана Вадима уже не интересовал. Пусть Алексей Громов сам с ним разбирается, уточняет детали, выясняет подробности, что и где, когда… Эти новые сведения, которые сообщит капитан, как многие другие, как важные документы, добытые разведчиками, потеряли свое значение, и теперь, когда рухнул и перестал существовать Крымский фронт, по сути, были никому не нужны… На душе у Вадима стало тоскливо и обидно, словно его обманули и обокрали. Весь героический рейд, отчаянно совершенный его группой по немецким тылам, потерял свою актуальность и значимость. Впереди никакого просвета, никакой зацепки и надежды. Неужели немец прав, что у них, у разведгруппы, нет никакой перспективы выбраться, что им некуда и не к кому пробиваться?..
Серебров вспомнил любимое утверждение начальника разведуправления, которое он часто повторял: «Безвыходных положений не бывает. Мы пока просто еще не знаем, не нашли выхода из него!» И чем Серебров глубже вникал в создавшееся положение, осмыслял свою невеселую ситуацию, тем явственнее видел и осознавал только одно: война предоставляла ему лишь одну возможность – воевать! Поражение под Керчью – не повод и тем более не оправдание, чтобы он со своей спецгруппой поднимал руки и добровольно пошел сдаваться в плен…
Война еще не окончена, и она продолжается!
Его прямое начальство – Главное разведывательное управление Черноморского Военно-морского флота, – живет и действует в Новороссийске, а это значит, что его спецгруппа должна любой ценой завершить выполнение приказа и окончательно разведать систему охраны побережья в районе Алушта – Судак, определить места возможной высадки морского десанта. И еще подумал, что исполнительность приказа не освобождает от необходимости работать собственной головой. Если на суше им наглухо закрыт выход к своим, то море для моряков – родная стихия!
От одного упоминания о море у Вадима потеплело на душе. Надо обследовать кроме Нового Света и Судака еще берег Солнечной Долины, ближние бухты, особенно Капсель, вполне пригодные для высадки десанта. Немецкий капитан сможет оказать поддержку русским разведчикам, если жизнь ему дорога. А если подфартит, если судьба улыбнется, то, может быть, им удастся захватить какое-либо плавучее средство, и тогда!.. Серебров улыбнулся своим мечтам, и жизнь перед ним засияла радужными красками надежд. Риск на войне – родной брат отваги!
1
Третий штурм черноморской крепости начался совсем не так, как два предыдущих, хотя в первые часы все, казалось, начиналось как обычно: на рассвете утренняя тишина была взорвана гулом и грохотом. Немецкая артиллерия одновременно открыла массированный огонь по всему кольцу фронта обороны. А с неба посыпались бомбы. Стаи самолетов с белыми крестами на крыльях закружили над позициями переднего края, над городом и бухтами. Шла, казалась, уже привычная подготовка к общей атаке. Доклады в штаб из дивизий поступали один за другим. Особенно интенсивно обстреливались стыки между первым и вторым, а так же третьим и четвертым секторами, тем самым открыто обозначая наиболее вероятные направления главного удара.
– Такого огня еще не бывало! – добавляли наблюдатели, докладывая с передовой.
«Началось!» – с невольной тревогой в сердце подумал в эти минуты каждый из тысяч бойцов и командиров, занимая свое место в обороне и готовясь к отражению атаки.
Но за сильнейшим артиллерийским налетом, за яростной бомбежкой, длившимися почти час, общей атаки не последовало… Только на отдельных участках небольшие группы немецких солдат предприняли разведку боем. Артиллерийская подготовка, оказывается, была не основной, а лишь предварительной…
На рассвете следующего дня все началось сначала. Утренняя тишина была взорвана гулом и грохотом: повторился мощный огневой артиллерийский налет и бомбежка. Снова бойцы спешно занимали свои боевые места в окопах, укрепленных узлах, торопливо ляскали затворами, вставляя патрон в ствол, полусонными руками заправляли ленты в пулеметы и, напряженно всматриваясь в утреннюю дымную серость, ожидали атаки. Но со стороны противника никакого движения…
На третий день все повторилось: артиллерийский огонь был еще более мощным, но штурма не последовало…
Не последовало и на четвертый день….
И на пятый…
Годы спустя Манштейн признавался в своих мемуарах, что тогда, в середине июня 1942 года, под Севастополем был такой мощный артиллерийский массированный огонь, какого немцам не удалось повторить больше нигде за всю Вторую мировую войну. По Севастополю слали тонны снарядов около двухсот артиллерийских батарей, а это почти полторы тысячи орудий, более половины из которых составляли тяжелые, еще три дивизиона самоходных орудий, сотни крупнокалиберных минометов. Били по городу и особые сверхтяжелые пушки, мортиры и гаубицы, доставленные из Германии громадные осадные орудия. Причем недостатка в снарядах и минах немецкие артиллеристы не испытывали.