4
В это же самое время посмотрел на свои часы и лейтенант Людвиг Шварцкопф, одетый в форму майора советской армии с черными петлицами инженерных войск, командир диверсионной группы, тайно заброшенной прошлой ночью в тыл к русским. Людвиг знал, что в приграничные районы засланы, кроме его людей, и другие абвергруппы со специальными заданиями: производить диверсии на железных дорогах, нарушать телефонную и телеграфную связь, выводить из строя мосты, водокачки, уничтожать командный состав Красной Армии, наводить панику.
Его солдаты, одетые в красноармейскую форму и тоже с петлицами инженерных войск, уже прилично потрудились: подпилили и свалили телеграфные столбы главной линии связи с центром, обрезали и сняли провода, устроили завалы на шоссе, повалив на него крупные деревья, и заминировали железную дорогу. Однако взрывать ее, начинать активные действия, лейтенант не решался. Он ждал условного сигнала. В лесу, неподалеку от полотна железной дороги, он и его люди дежурили у включенной рации.
– Приближается пассажирский поезд, – доложили наблюдатели.
Но Людвиг Шварцкопф хорошо знал приказ начальства, запрещавший совершать диверсии и убийства до поступления условного сигнала. Он помнил, как печально сложилась судьба его друга, обер-лейтенанта Иоганна Зальца, который поторопился выполнить задание, находясь в тылу французских войск, а срок начала войны, начала вторжения вдруг был перенесен. За свою поспешность Иоганн заплатил жизнью...
В небе послышался гул самолетов. Диверсанты подняли головы, всматриваясь в звездное небо, по которому на большой высоте двигались с зажженными бортовыми огнями, соблюдая дистанию, десятки крылатых машин.
– Наши, – тихо и радостно произнес солдат, стоявший рядом с лейтенантом. – Бомбардировщики двухмоторные.
– Юнкерсы, – добавил второй, – война начинается, гер лейтенант!
Радист поднял руку, призывая к тишине, потом, склонившись над рацией, придавил ладонями наушники. Все разом притихли. Поезд, постукивавший колесами, попыхивавший дымком из трубы паровоза, вынырнул из-за поворота, быстро приближаясь, и, мчался уже по высокой насыпи по рельсам, под которыми таилась взрывчатка.
– Есть сигнал, гер лейтенант! – выкрикнул радист. – Есть сигнал!
– Включай! – резко приказал Шварцкопф диверсанту, застывшему возле «адской машины». – Упустим!
В следующую секунду в середине состава, как раз под спальным вагоном, в третьем купе которого Бертольд Франц Дельбрук, довольный собою, начал взмахивать руками и приседать, выполняя упражнения утренней гимнастики, вспыхнул ослепительно яркий сноп огня, вагон странно дернулся, переломился, затем раздался оглушительный взрыв, потом треск, грохот, скрежет металла...
– Есть первый эшелон! – весело сказал Людвиг Шварцкопф, открывая счет диверсионным актам.
Разве мог командир абвергруппы предположить, что, пуская под откос пассажирский поезд, он наносит урон не только русским, но и своему фатерланду, выбивая из рядов абвера опытного разведчика, перечеркивая его многочисленную работу и уничтожая выкраденный им важный государственный секрет. Ведь опытная установка многоствольной реактивной артиллерии, при испытаниях на подмосковном полигоне первым же залпом заявила о рождении нового могучего оружия... Когда им, немцам, удастся заполучить то, что было так легко и быстро уничтожено лейтенантом Шварцкопфом?
1
Лес стоял вокруг сумрачно-темный, малознакомый и в то же время спасительно родной. Он укрыл их, приняв в свою чащу, спрятав от врагов. Как они добежали сюда, как забрались в спасительные дебри, Сергей не помнил. Но, главное, добежали, вырвались из огненного кольца. А точнее – прорвались. Даже не верилось, что остались живы. И как будто бы попали сразу в другой мир, в другую жизнь, в прошлую довоенную жизнь. Во вчерашний день. Без грохота артиллерийской канонады, без оглушительных разрывов авиационных бомб и гулкой трескотни пулеметных и винтовочных выстрелов, криков команды и стонов раненых... Все осталось где-то там, позади, словно ничего подобного и не было. Исчезло, словно кошмарный сон. Сергей так и подумал «словно кошмарный сон». Дался ему этот сон!
Сергей криво усмехнулся и мысленно ругнул сам себя. Мальчишкa! Двадцать два года от роду, в зеленых петлицах алеют лейтенантские кубари, вторую неделю находится в сплошном огненном вихре, хлебнул войны, что называется, под завязку и все еще не разучился думать черт знает о чем. Пора, давно пора бы стать серьезнее. Никакого кошмарного сна не было, и он ему никогда не снился. А была самая что ни на есть отвратительная кошмарная явь, о которой и вспоминать не хочется. Но он, Сергей Закомолдин, лейтенант пограничных войск, помнит все, каждый день и каждый час, начиная с того кошмарного июньского воскресного рассвета...
Закомолдин вытер ладонью пересохшие губы. Во рту стояла неприятная горьковатая сухость, чем-то похожая на ту, какая обычно возникала у него к концу долгой напряженной тренировки, или перед финишем на марш-броске, или в последнем третьем раунде боксерского боя. Только здесь не было угла ринга с табуреткою и с подушкою, на которую можно опереться спиною, и каната, толстого белого, на который можно было бы опустить уставшие руки. Не было и тренера, который протянул бы кружку с водою, да вытер бы лицо влажным полотенцем. И дал бы совет, как дальше вести поединок. Как одолеть противника и закончить бой в свою пользу. Ему, тренеру, со стороны виднее, он уловит и сильные и слабые стороны соперника, может быстро оценить обстановку и найти пути к победе...
Сергей заставил себя приподняться с земли. Подтянул ноги и, опершись о мшаник, сел, откинувшись телом на шершавый ствол сосны. Вокруг стояла упоительная тишина, какая только может быть в глухом лесу, и она, после бесконечного грохота разрывов и лихорадочной стрельбы, казалась ему гнетущей и тревожной. Он чутко и напряженно вслушивался, стараясь уловить еле заметные признаки опасности. Но вокруг было тихо, и только изредка перешептывались кроны деревьев, когда поверху пробегал легкий ветерок. Сергей сел ровнее и продолжал нервно вслушиваться. Голова его, отяжелевшая от бессонных ночей, от боя, словно с похмелья, клонилась к земле, глаза сами собой узились, готовые закрыться, и ему очень хотелось снова повалиться на землю и лежать, лежать до команды «подъем». Хотелось, чтобы рядом находился кто-то, старший по годам и званию, чтобы он взял на себя все заботы и командирские обязанности. Но Сергей Закомолдин знал, что рядом нет никого старшего. Нет и тренера. А бой идет не боксерский и не на ринге, а самый настоящий, без перерывов на раунды, и никто ему сейчас не подаст совета и наставлений, всю ответственность надо принимать на себя. Вместе с ним вырвалось несколько пограничников, и они, обессиленные и уставшие, едва он подал команду, вернее, выдохнул слово «привал», попадали на траву, повалились под кусты...
Закомолдин сидел с закрытыми глазами, вслушиваясь в убаюкивающую тишину леса, и в странном полусне, полузабытьи, как в зыбком тумане, воскресало все то, что с ними произошло всего каких-то несколько часов тому назад, когда пограничники пошли на отчаянный прорыв. Их было около двухсот бойцов, измученных боями. Командовал прорывом сам майор Курзанов, командир пограничного отряда. Уже не было у них ни пушки, ни пулеметов, да и патронов осталось несколько сотен, по дюжине на винтовку. Лейтенант Закомолдин со своей группой прикрывал отход. Все, что случилось прошлой ничью, вернее, после полуночи, когда по сигналу майора пограничники ринулись на прорыв, сплошным горячим туманом плыло в сознании Закомолдина, и, по всей вероятности, нужно время, чтобы восстановить в памяти все детали, всю цепь событий, припомнить все пережитые подробности и разобраться в них. Но эти детали и подробности сейчас его мало интересовали. Он счастливо думал о главном: прорыв удался, они вырвались из кольца. Это главное для него было бесспорным. Одолели заслоны, сломили сопротивление и с боем, с ходу преодолев шоссе, по которому нескончаемым потоком двигались фашистские войска, пробились к спасительному лесному массиву, который, как он знал по картам, тянулся на сотни километров на север и на восток. Военное счастье улыбнулось им. В последние мгновения и его, Закомолдина, сильно поредевшая группа прикрытия, успела перемахнуть через шоссе, одолела огненный барьер...