В холле к Лисину подошел офицер, командир взвода вневедомственной охраны, несущего службу в здании прокуратуры.

— Товарищ следователь, там одного красавца привели. Уверяет, что видел убийцу.

— А откуда он знает, что видел именно убийцу? — удивился следователь, но тут же поморщился, поняв, что вступает в излишние дебаты. — Ведите сюда.

Красавцем оказался дедок лет шестидесяти с бездонным голубым взглядом, который присутствует только у законченных алкоголиков. На нем висело шторой широкое коричневое пальто с хлястиком, под которым красовался аляповатый турецкий свитер, бывший в моде в начале девяностых. Ширинка на мятых драповых брюках была наполовину расстегнута. Никаких других особых примет, за исключением, пожалуй, красно-синего носа и лица, слегка выбритого в отдельных местах, Лисин выделить не смог. Обычно таких свидетелей, от скуки решивших хлебнуть лиха, всегда бывает достаточно в тех местах, где совершено преступление.

Дедок уже издали безошибочно признал в нем главного и воскликнул:

— Я сейчас все скажу!

Он понесся по холлу, заставляя двух полицейских в форме бежать за ним и хватать его за развевающееся пальто-штору.

— Значит, так!.. — Достигнув следователя, дедок выставил перед собой ребро ладони, словно пытался проткнуть Лисина насквозь, и отставил назад левую ножку. — Начинаем с самого начала…

— Значит, так, — вторил ему важняк. — Вы кто такой?

Дедок развернулся к запыхавшимся полицейским, показал пальцем на Лисина, довольно бесцеремонно рассмеялся и объяснил им:

— Он спросил, кто я такой. — Получив удовлетворение от затянувшейся паузы, он вальяжно поглядел на следователя и проговорил: — Сынок, когда первый губернатор Старооскольска, выбранный всенародным голосованием, ходил рядом с папой в коротких штанишках, сосал леденец и махал панамкой самолетам, летящим в далекие края, Виктор Пряхин уже давал две нормы на станкостроительном заводе.

— Тот самый Виктор Пряхин? Не может быть! — подыграл ему Лисин. — И что вы хотите рассказать?

— Он говорит, я хочу кое-что рассказать. — Старик снова повернулся к полицейским, уже начавшим нервничать.

— Может, мне с ним поговорить? — предложил Сидельников, аккуратно сплевывая жвачку в урну, стоящую рядом.

— Вы ведь кого-то ищете? — таинственно прищурившись, спросил старик.

— Предположим. — Лисин невольно посмотрел на потолок. Где-то там, над ним, продолжали лежать в кабинетах тела убитых сотрудников. — Я ставлю вас в известность, что в вашем распоряжении осталось что-то около минуты.

— Успею. Я видел его.

— Кого именно?

— Давайте я с ним побеседую! — настойчиво повторил Сидельников.

— Убийцу.

— Убийцу кого? — выдохнул, уже наседая на старика, Лисин.

— Этих. — Дедок ткнул пальцем куда-то вверх. — Убитых. Ваших, прокурорских. Да бросьте вы! Уже весь город знает… Но убийцу я один видел, и вам в этой связи очень повезло. У меня гражданская позиция на должной высоте.

— Ты калитку-то прикрой, — посоветовал Лисин. — А то твоя позиция гражданская настолько выпирает, что скоро впору будет на нее орден Почетного легиона вешать.

Ничуть не смущаясь, старик запахнул полы пальто и спросил, где самому следователю будет удобно с ним побеседовать. Лисину было удобно у входа, туда они и переместились.

— С чего начнем? — как ни в чем не бывало полюбопытствовал свидетель, выдержал ледяной взгляд и качнул головой. — Понял. Я понял.

С убийцы и начнем. Значит, так. Три часа назад я шел по Комсомольской… Ты приезжий? Понял. Комсомольская перекрещивается с улицей Ленина. Ленин — это муж Крупской, скрывавшийся от российской прокуратуры в Швейцарии и в Лондоне.

— Может, все-таки я?.. — подал голос Сидельников, стоявший в десятке шагов, но увидел раздраженный взмах Лисина, отвернулся и пошел курить.

— Эти две улицы пересекаются как раз между прокуратурой, ГУВД, Домом журналиста и горисполкомом — нынешней мэрией. Они образуют площадь. Я частенько покупаю булку и выхожу туда кормить голубей. Так вот, три часа назад я этим и занимался. Минуты через три ко мне подходит человек в зеленой куртке и спрашивает: «Где тут, товарищ, аптека?» Я поднял руку, показал ему на здание за Домом журналиста и говорю: «Вон она». В этот момент в меня и врезался какой-то гад. Сайка, понятно — в хлам, голуби — вверх, болезный в зеленом — рысью к аптеке. Я встаю и говорю: «Что же ты, хрен неловкий, с такой скоростью по местам отдыха горожан ходишь?» Сказал и оторопел: на лице мужика — кровища, руки ходуном ходят, губа трясется, словом, не человек, а кентавр с бодуна.

— Ты его хорошо запомнил, Виктор Пряхин?

— Он спрашивает, хорошо ли я его запомнил!..

— Сидельников, свидетель ваш!

Тела будут вывезены из здания через сорок минут. Еще через полтора часа криминалисты доложат московскому следователю, что работа закончена. В пять часов вечера окружной прокурор Тульский убудет к себе. Он ни разу не переговорит с Лисиным.

К восьми последние протоколы допросов свидетелей из числа прокурорских работников и гражданских лиц лягут на стол Лисина в кабинете Мартынова. Следователь прокуратуры, передавший информацию и допустивший появление в прокуратуре репортера, будет отправлен в краткосрочный отпуск без права выезда из Старооскольска.

В одиннадцать вечера центральная гостиница города с многообещающим названием «Княжий стан» приняла четырех сотрудников группы Лисина. Четвертым был Гасилов, прокурор отдела по надзору за соблюдением федерального законодательства.

Когда они подъезжали к отелю, он уже понимал, что дома теперь окажется нескоро, и вдруг пояснил:

— Переименовали. До девяностого года называлась «Старооскольская».

— Оригинальное название, — заметил Лисин, прищелкнув пальцами. — Сколько фантазии, настоящего лоска. А что в девяностом-то случилось?

— Запах перемен пошел, — подумав, нашел подходящий ответ Гасилов. — Кстати, у вас там с названиями гостиниц тоже, кажется, проблемы?

— Неправда. У нас их сносят, не переименовывая.

Глава 4

Ночь прошла как короткий сон уставшего человека, без воспоминаний, тяжелого осадка и тревоги. Просто прошла. Как дождь. Вот он внезапно начался, залил тротуары и сбил с деревьев сухие сучки. Спустя всего десять минут вода ушла, и осталась лишь свежесть, напоминающая о дожде, как о короткой ночи. Еще через минуту забудутся и дождь, и ночь.

— Сколько в городе районов?

— Четыре. — Гасилов успел съездить в больницу на перевязку и теперь чувствовал себя весьма неуютно.

Рану зондировали, чистили, но это было не самое неприятное. Особенно гадким оказалось обещание врачей делать это каждый день в течение недели.