Жесткая ковровая дорожка скрадывала шаги. Идя по коридорам, Талызин подумал, что здание, куда он явился по вызову, на самом деле гораздо больше, чем выглядит снаружи: этим несколько загадочным свойством обладают многие старинные особняки.
У двери с табличкой «14» он остановился и, внутренне подобравшись, постучал.
Откровенно говоря, вызов в Управление застал Ивана Александровича Талызина врасплох: он рассчитывал, что после возвращения из немецкого тыла, где он выполнил трудоемкое и сложное задание, ему дадут хотя бы недельку отдыха. «Разведчик предполагает, а начальство располагает», — улыбнувшись, подумал Талызин.
Кабинет, куда он вошел, был против ожидания невелик и отличался спартанской обстановкой: ничего лишнего.
Сидевший за столом человек в штатском вышел ему навстречу и радушно пожал руку.
— Присаживайся, — указал он на кресло. — Рад видеть в добром здравии.
За плотными шторами стрельчатого окна остался вечер, тревожный вечер военной Москвы.
Талызин окинул взглядом лепной карниз, обегавший по периметру высокий потолок, и поудобнее устроился и кресле, предчувствуя: разговор будет долгим.
Полковник Воронин переложил на столе несколько бумаг.
— Еще раз должен отметить, Иван Александрович, вы очень хорошо справились с заданием, — произнес он.
Талызин хотел что-то сказать, но хозяин кабинета жестом остановил его:
— Сильно устал?
Талызин не спешил с ответом.
— Говори, не стесняйся!
— Можно считать, что я в норме.
Андрей Федорович вздохнул, Талызину показалось — с облегчением.
— Немцы цепляются за все, чтобы переломить ход войны, — сказал после паузы старый разведчик, без видимой связи с предыдущим. — У нас появились сведения об очередном новом оружии немцев. Мы должны не опоздать с ответным ходом. И опередить союзников, которые, кажется, уже кое-что пронюхали. Суть дела такова: нам известно, что гитлеровцы сооружают где-то в районе балтийского побережья новый тип ракеты с серьезной начинкой…
— Я слышал об этом.
— Вот-вот. Мы замыслили кое-что по этому поводу. Хотим и тебя подключить.
— Я готов.
— Не сомневался в этом, Иван Александрович, — впервые за время разговора улыбнулся его собеседник. — Не стану скрывать: задание тебя ждет сложное, потруднее предыдущего. Речь идет как раз об этой самой начинке. Мы предполагаем, что немцы в пожарном порядке разрабатывают новое химическое оружие, которое может доставляться с помощью ракет.
— Значит, не взрывчатка?
Андрей Федорович покачал головой.
— Отравляющие вещества. ОВ широкого спектра действия. Может быть даже, нервно-паралитический газ.
— Но международные соглашения… Немцы ведь до сих пор не решались применять химическое оружие, — заметил Талызин.
— Верно, до сих пор не решались, — согласился Андрей Федорович. — И международные соглашения на сей счет имеют место. Но теперь ситуация на фронте резко изменилась. Смертельно раненный зверь способен на все… Наша задача — подготовить защиту против возможного удара немцев, — продолжал Андрей Федорович, — а для этого нам нужны полные сведения об этом новом оружии. Прежде всего, об ОВ какой группы идет речь. Но не только это. Надо знать их химическую формулу и саму природу вещества. Нашим ученым необходима, я бы сказал, опорная точка.
…Теперь, глубокой ночью, снова и снова прокручивая в памяти разговор с начальником Управления полковником Ворониным, Талызин не мог не признать, что дело ему и впрямь выпало заковыристое.
По сведениям, которые сообщили по тонкой и извилистой цепочке немецкие товарищи из Германии, в один из концентрационных лагерей под Гамбургом с месяц назад был брошен француз, до этого работавший в секретной лаборатории на мысе Свинемюнде.
О французе было известно немного: химик с ученой степенью, специалист в области синтеза высокомолекулярных соединений, в прошлом — работник крупнейшей парижской фирмы по производству взрывчатых веществ. Даже в Сорбонне преподавал… После того как немцы преодолели линию Мажино, попал в плен, работал на подземном предприятии. За попытку саботажа был арестован гестапо и брошен в концлагерь. Вот, пожалуй, и все. Имя, под которым он там, неизвестно, особых примет — кот наплакал: невысокого роста, тщедушный, очки носит… Человека по таким скудным признакам отыскать среди десятка тысяч заключенных — все равно что иголку в стоге сена. И потом: то, что француза бросили в лагерь… Что это? Оплошность немцев? Или ложный след, дезинформация? Немцы на такие дела мастаки…
— Твоя задача — найти в лагере этого француза и попытаться выяснить у него все, что он знает о работах на Свинемюнде. И в частности — где именно расположен опытный завод, — сказал Андрей Федорович.
Потом они долго обсуждали общий план операции, попутно уточняя все детали, начиная от внедрения Талызина в концлагерь и вплоть до явок, которыми он мог воспользоваться, когда после выполнения задания ему удастся вырваться из концлагеря. Последний пункт оставался совершенно неясным, хотя они и разобрали несколько вариантов.
— Там, на месте, разберусь, товарищ полковник, — бодро заключил Талызин.
— Мы позаботимся о твоей подстраховке, — сказал Андрей Федорович и помрачнел.
Он хорошо знал, как сложно будет возвратить Талызина на Родину. И дело здесь было не только в чисто технических трудностях. В конце концов, путь возвращения наших разведчиков через нейтральные страны, с помощью немецких товарищей, был более или менее апробирован. Не меньшие трудности возникали в другом… В том, что частенько начинало твориться вокруг разведчика, возвратившегося из-за границы домой после выполнения — и даже весьма успешного — задания. Затевались какие-то непонятные игры, повлиять на которые Андрей Федорович был бессилен: нагнеталась атмосфера тотальной подозрительности, в которой все привычные категории оказывались деформированными, более того — извращенными.
Обо всем этом начальник Управления не мог думать без душевной боли.
— Есть вопросы? — Андрей Федорович внимательно посмотрел на собеседника.
— Подлинное имя француза известно?
— Он наверняка, как я уже сказал, сменил несколько имен. Тем не менее, для ориентации, на всякий случай… — Андрей Федорович взял лежащую перед ним дешифровку и медленно, раздельно прочел несколько фамилий. Талызин мысленно повторил их. Возможно, пригодятся, хотя Андрей Федорович прав: это маловероятно.
— Еще вопрос: как поверит француз, что мне можно доверять, если я выйду на него?