Татары, что поначалу, боясь попасть под летящее вниз бревно или пушку, держались подальше, радостно взвыли и рванули вперед, за ним, перехлестывая за полузаваленный ров и через широкий пролом врываясь в город.
Послышался хлопок выстрела – Тирц взвыл от страшной боли в ногах, упал на землю, катаясь по ней в судорогах под звуки беспорядочной стрельбы. Это стрельцы под командой боярина Анастасова, успев понять, где собираются прорвать стену басурмане, начали строить поперек улицы баррикаду и приволокли сюда три пищали с приречных башен. Но закончить свое укрепление не успели.
Картечный залп из трех стволов, каждый из которых выплевывал ведро жребия, снес и земляное чудище, и первые ряды басурман. Затем стрельцы начали плальбу из ручных пищалей – и заставили идущие по улице татарские сотни попятиться назад.
Но степняков было слишком много, тысячи и тысячи против трех сотен русских. Они обошли баррикаду по соседним улицам, окружили защитников, и стрельцам осталось только продать свою жизнь как можно дороже. Где-то еще дальше молча рубились против незваных гостей боярские дети, но и их было слишком мало…
* * *
«Гость дорогой», как время от времени называл полоненного князя веселящийся Девлет-Гирей, по-прежнему валялся в шатре бея со связанными руками, босой и с кровоточащим плечом. Сами татары, в ожидании окончания штурма, съели на двоих целого ягненка, и теперь попивали кофе, горький аромат которого перекрывал даже вонь подмокших войлочных подстилок и вареного мяса.
– Они про нас забыли, – не выдержав, предположил толстяк. – Чернигов – богатый город…
– Я специально Аяза послал, – ответил бей, впрочем, без особой уверенности в голосе. – Он преданный нукер и получил от меня немало наград.
– У меня даже телохранители сбежали, – пожаловался толстяк. – Вроде бы, они понадобились русскому, но я думаю, что соврали.
– Их можно простить, – улыбнулся Гирей. – Ради таких дней и живут истинные ногайцы.
Наконец полог шатра откинулся, внутрь вошло несколько воинов, волочащих за собой двух женщин с накинутыми на шею петлями.
– Это они, Гирей-бей, – сообщил сотник. – В доме княжеском прятались. И слуги признали.
– Ага, – оживившись, поднялись на ноги и Девлет, и Кароки-мурза. – бабы княжеские.
– Софья, – узнав дочку, заерзал на коврах Андрей Васильевич, – откуда вы…
– Иди к бею, – дернув за веревку, выдвинул вперед четырнадцатилетнюю девчонку воин.
– Ага, – скользнув по ней взглядом, прошел мимо Девлет-Гирей. – Стало быть, это княжна, а это княгиня. Ну что, попробуем княжьего тела?
Он ухмыльнулся и вытянул из висящих на поясе ножен короткий нож.
– Нет!!! – выпучив от ужаса глаза, забилась на веревке женщина, но удерживающий ее воин, рванув к себе аркан и перехватив полонянку за волосы вынудил ее замереть.
Князь, отвернувшись, закрыл глаза.
Гирей, запустив лезвие под воротник, провел им сверху вниз, с шелестом разрезая несколько слоев ткани, и захохотал, указывая пальцем на обнаженную жертву:
– Вы посмотрите, Карока-мурза, какая уродина! И что это тут у тебя за тряпочки? – татарин подергал за соски обвисшие после многих родов груди, потом постучал по ним снизу вверх пальцем, подкидывая вверх лоскуты кожи. – Она повесила себе пустые бурдюки!
Собравшиеся в шатре воины засмеялись.
– Вот и хватай после этого княжеских женщин, – с притворным разочарованием развел руками бей. – Даже развлечься получается не с кем. Вы не желаете, Кароки-мурза?
– Я что нормальной девки себе найти не могу? – чуть не обиженно сморщил губы османский наместник. – Выбрось ее. Скорми собаками. Куда она годна?
– Ну, – острием ножа приподнял подбородок княгини татарин, – кизяк собирать еще может. Продадим по дороге в Крым какому-нибудь нищему кочевнику. Может, коли задешево, так и купит. Тут же собакам все равно жрать нечего!
Воины опять расхохотались.
– Ну, а эта девка как?
Девлет подошел сзади к Софье и располосовал сарафан уже на ней. Одежда поползла вниз, и стоящие рядом нукеры торопливо сорвали ее, чтобы не застряла в рукавах.
– Папа! – дернулась полонянка, пытаясь прикрыть руками наготу.
– Софья! – Андрей Васильевич перекатился на живот, попытался встать. – Отпустите ее!
Девлет-Гирей протянул руку, потискал упругие груди только-только созревшей девушки, запустил пальцы ей между ног.
– Нет, не надо! Папа! Папочка-а… – княжна заплакала, а руки татарина продолжали тем временем по-хозяйски ощупывать ее тело.
– Оставьте ее! – Андрей Васильевич снова попытался встать, и снова безуспешно.
– А вот эта мне уже нравится, – Гирей-бей скинул халат и принялся распутывать завязку штанов. – Ай, нравится! Ну-ка, опустите ее. Я возьму ее сзади.
– А-а! – во весь голос взвыла Софья, которую с помощью веревки вынудили наклониться вперед, после чего несколькими ударами раздвинули ноги. Ощутив прикосновение мужской плоти, она дернулась с неожиданной в хрупком теле силой: – Папа-а! Папочка-а-а!!!
– Оставь ее, Девлет! – громко рявкнул Кароки-мурза.
Бей изумленно поднял на него глаза, и османский наместник повторил:
– Оставь ее, не трогай. Пошлем в подарок султану. Молоденькая невинная княжна: это будет как раз то, что нужно.
Гирей утробно зло зарычал, но соображения политики превысили даже похоть и он отступил. Не зная, на ком сорвать злость, неожиданно ударил княгиню со всей силы кулаком в живот, отчего та, захлопав ртом, сложилась пополам и упала на ковры.
– Не отдавайте… – Андрею Васильевичу наконец-то удалось подняться на ноги. – Не отправляйте ее… Я ее выкуплю…
– Ты себя-то выкупи, неверный, – скривился Кароки-мурза и подошел к пленнику поближе. – Ты должен гордиться, язычник. Через свою дочь ты сможешь породниться с великим султаном Селимом.
– Нужно мне это поганое родство… – князь скривился и неожиданно плюнул мурзе в лицо.
– Не-ет! – упреждающе крикнул султанский наместник мгновенно обнажившим сабли нукерам. – Нет, не убивайте его.
Кароки-мурза вернулся в своему кофе, и продолжил, обращаясь к русскому пленнику:
– Нет, я не отдам тебя ни за какой выкуп. Ты поедешь в Стамбул к султану, как доказательство нашей победы. Ты будешь сидеть в темном зиндане до конца своих дней, и слушать крики своей дочери, которую станет брюхатить над твоей головой великий султан Селим второй, да продлит Аллах его годы. Или ее станут брюхатить его янычары, если твоя дочка ему не понравится или надоест. А она станет облизывать их мужскую доблесть, и молить, чтобы ей дали этого лакомства как можно больше, чтобы не остаться на ночь голодной…
* * *
Если самой ценной добычей в степных хуторах и лесных деревнях всегда оставались сами их обитатели, то здесь, в Чернигове, впервые за многие годы татары обнаружили, что захваченное добро может оказаться дороже его владельцев. В многочисленных складах и лавках города они обнаружили бесчисленное количество соболиных шкур, серебряные и золотые украшения, чаши, оклады; медную и оловянную чеканку; шелковые ткани, ковры, парчу; мечи, ножи и сабли, десятки пудов соли и бесчисленное количество шкур, воска, поташа, смолы и прочего малоценного, но все-таки имеющего реальную ценность добра. Добычу грузили на телеги и повозки целых пять дней, но даже после этого город не был опустошен до дна.