Здесь дворовые уже старательно убирали со столов: складывали в общую груду позвякивающие медные и серебряные ковши, допивали вино, уносили фрукты, догрызали мясо. Еще раз оглянувшись на амбар, Олег только теперь смог разглядеть, что в обширном помещении, укрытые от возможной непогоды, стояли не менее десятка шатров разных размеров, причем многие имели атласные и меховые пологи, войлочные стены, золотые и серебряные украшения на шестах. В общем, являлись не самыми дешевыми из возможных мест для отдыха.
— Однако Верея-то, похоже, здесь не на последних ролях ходит, — отметил Середин и, поежившись, побежал к потайной калитке и дальше, к бане.
Одежка его, естественно, лежала на месте — футболка, штаны, ботинки. И намывшийся вечером ведун сразу почуял, что посещал парилку не зря: от футболки четко и определенно пахло долгим-предолгим путешествием по жарким местам.
— Прачечная здесь, как я понимаю, не предусмотрена, — взял в руки футболку Олег. — Ладно, сейчас чего-нибудь придумаем…
Надев пока то, что есть, Середин поднялся на пятый этаж, накинул на плечи косуху, опоясался саблей, открыл сумку, достал кошели, взвесил в руке: на глазок получалось не меньше килограмма. А скорее — и больше.
— Кило серебра за полмесяца работы, — усмехнулся Олег. — Однако же оклад у меня здесь получается куда поболее, чем в кузне. Интересно, с собой добычу уволочь удастся или нет?
Он бодро спустился вниз, завернул к столу, на который подворники уже выносили новые блюда, прихватил пару пирогов, запил их ледяной водой из колодца и вышел за ворота.
Рынок Белоозера мало чем отличался от тех, которые видел Середин у себя дома — разве только лотки были деревянные, а не железные, да навесы крыты дранкой, а не пластиком. А так — те же фрукты-овощи, мед всех мыслимых и немыслимых сортов, груды тканей, готовые плащи, шубы, штаны. Разве только вместо картошки народ предлагал репу, а на месте стеллажей с радиоприемниками, видиками и телевизорами купцы продавали ножи, топоры, щиты, мечи, копейные наконечники, пучки стрел, кистени, кинжалы — да такого вида, что мент из двадцать первого века «брал» бы покупателей на месте. Галантерейщиков заменяли кожевенники, предлагавшие упряжь, ремни, седла, толстые, чуть не полуторасантиметровые, куртки и просто выделанные лосиные, коровьи и воловьи шкуры. Лица купцов тоже оказались знакомыми: изюмом, инжиром, курагой, халвой, сахаром и прочими восточными сластями торговали смуглолицые усатые ребята, в которых Олег сразу заподозрил азербайджанцев.
— Откуда товар, купцы?
— Персия, дорогой! Бери, не пожалеешь! Сладкий, как мед…
Однако Середин уже увидел впереди поблескивающие на солнце шелковые рубашки и заторопился туда. За прилавком сидел плосколицый, раскосый, слегка смуглый человек с тонкими усиками, идущими по верхней губе и спускающимися к подбородку.
— Да ты, никак, татарин будешь? — остановился перед лавкой Олег.
— Ургеном меня зовут, — поднял голову купец. — Обознался ты, мил человек.
— Нет, — покачал головой Середин. — Я про национальность. Ты татарином будешь?
— Не знаю, о чем ты, чужак, — недовольно засопел торговый гость. — Из Болгарии я приехал. Болгарин буду. Проходи мимо, коли дела нет, нечего товар застить.
— Есть дело, — потрогал ближнюю рубашку ведун. — Шелковая? Шелк тоже болгарский?
— Китайский, — перестал хмуриться купец. — По Итилю с Кашгара отец самолично привез.
— И шили там?
— Там…
— Лепездрическая сила, — всплеснул руками Олег, — и здесь все тряпье китайское!
— Хазарские рубахи есть, — пожал плечами купец. — Бумажные. Али шелк продать могу. Сам шей, какую хочешь.
— Готовое все хочу, — покачал головой Середин. — Некогда мне шить. И такое, чтобы к князю прийти не стыдно.
— И что купить хочешь?
— Весь переодеться.
— Ага, — радостно встрепенулся «татарин». — Все есть, все доброе, все дорогое. А мы из Болгарии, мил человек. И дед мой болгаром был, и прадед болгаром, и у прапрадеда улус аккурат по Вятке кочевал… Приезжай к нам, мил человек, дорогим гостем будешь!
— Не знаю, — вздохнул Олег. — Может, и приеду, это как повезет.
После долгих торгов и переговоров за полгривны серебра Середин выбрал темно-вишневую рубаху из шелка, длиной до колен, со странной застежкой от плеча вниз почти до соска, но зато с коралловыми пуговицами, в пару к ней взял атласную косоворотку с высоким стоячим воротником, вышитым зелеными нитями. Вместо джинсов он приобрел иссиня-черные шаровары из мягкого войлока, с сатиновой подкладкой и толстым шелковым шнурком-завязкой вместо резинки. В качестве подарка болгарин дал ему еще и широкий атласный кушак в цвет косоворотки.
Пользуясь случаем, Олег прошелся по рынку и купил также большую медвежью шкуру, похожую на ту, в которой так сладко посапывал по ночам Глеб Микитич, а также соль с перцем — эту приправу так и продавали, уже перемешанную. И кстати, именно она и оказалась самой дорогой из покупок.
Теперь, запасшись всем необходимым, ведун почувствовал себя готовым путешествовать еще хоть целый год.
Вернувшись к детинцу, он искупался с причала перед баней, переоделся во все новое и в таком виде отправился в смотровую башню.
— Это ты ведун будешь? — поднял голову какой-то малец лет десяти, нахально спавший на его месте.
— Я, — скинул вещи поверх седла Середин.
— Тогда пошли, князь тебя сыскать повелел. С самого утра кличет.
— Странно, — удивился ведун. — Отсюда до Меглинского озера не меньше пяти дней пути, и обратно столько же. Рано вроде еще. Впрочем, пошли. Там узнаем.
К удивлению Середина, мальчишка повел его не вниз, в покои, а наверх, на смотровую площадку башни. Олесь Русланович стоял здесь, вглядываясь в озерный горизонт, рядом замер одетый в кольчугу и остроконечный шлем ратник. Слева от люка, прикрытая меховым плащом, сидела в кресле бледная женщина.
— Это ты, ведун? — не оборачиваясь, спросил князь.
— Я, — подтвердил Олег.
— Видел я, как ты у причала дрызгался. Понял, водяных не боишься, мелких мест не держишься… — Князь повел плечами, развернулся. — Значит, ты ведун, сказываешь? Тогда у меня поручение к тебе есть, важное. Супруга моя, Беремира, захворала вдруг от болезни неведомой. Боюсь, отравить ее кто-то попытался али порчу напустил. Весь вечер вчера веселилась, за играми молодыми наблюдая, а сегодня после рассветной еды вдруг от боли сама не своя стала.
Правитель Белоозера прикусил губу.
— Вестимо, свадьбу кто-то расстроить желает. Посему о болезни милой моей никому ни слова!
— А почему я? — не понял Середин. — У вас, что, своих знахарей нет?
— Лечили ужо знахари. И отвары давали от колик в животе, и заговоры читали. Вроде даже легче становилось. Но как только к любой пище Беремира притронется — так сразу от боли страдает. Будто колдун какой ее и вовсе со свету сжить пытается, голодом уморить. Волхв наш, вещий Ругун, уже жертву Сварогу и Хорсу принес, повелел супругу мою на солнце вынести, дабы богам открыть. Но не помогают они пока. Вот про тебя и вспомнил.