Пока я бежал к своей машине, хорошо переждавшей огневой налет в овражке, товарищи положили Бфиффа на носилки. Мы положили его поперек «Адлера», Буви и Мик крепко его удерживали, пока мы поспешно покидали место расположения. Когда мы сворачивали на дорогу, огневой налет начался снова. На перевязочном пункте врач не дал нам никакой надежды. Вдруг Бфифф начал ужасно орать. Это были одинаковые ритмичные крики. Без пауз, крик за криком, в то время как тело продолжало лежать спокойно.
Вечером первого августовского дня он скончался. Его крики стали слабее, но ритм был прежним, потом они сменились хрипом.
Первый из нашего тесного товарищеского круга покинул нас. В сумерках мы оставили его в вечном покое под Уторгошью. Саперы завершили нашу проклятую работу.
Через несколько дней в продолжение начавшегося переформирования меня вместе с машиной перевели в штаб 1-го батальона. Когда я доложил батальонному адъютанту о прибытии, я узнал командира. Это был гауптштурмфюрер Кнёхляйн, тот самый, что учинил убийство в Парадизе и которому я, в нарушение дисциплины, крикнул: «Это же женщины!», когда он стрелял в женщин из пистолета.
Мика тоже постигла участь переформирования. Он отправился в 4-ю роту «моего» батальона, снова это была минометно-пулеметная рота, снова он был мотоциклистом-посыльным на 500-м ДКВ. В двенадцатой роте остался только Буви. Теперь нас полностью разлучили, но мы виделись, посыльные всегда в дороге, и время от времени делали крюк-другой, чтобы навестить старого приятеля.
После небольшой паузы наш удар был направлен на северо-запад по большой дуге в направлении Луги. Мы с ожесточением пробирались по грязи во время дождей и по густой пыли, когда солнце припекало с неба.
Моя задача теперь состояла в том, чтобы возить офицера для поручений штаба батальона. В его задачу входило также разведывать дорогу для продвижения батальона. Унтерштурмфюрер (лейтенант) доктор Грютте на самом деле не очень мне «подходил». Он был ботаником и профессором. Профессор! Ботаник! Как такой человек может быть хорошим солдатом?
После того как я ему представился, тоже все началось не очень хорошо. Он протянул мне котелок, чтобы я и для него получил еду с полевой кухни. У меня в некоторой мере даже отнялся язык. Я что, его денщик или старый роттенфюрер с контрактом на 12 лет? Унтерштурмфюрер Грютте получил, наверное, офицерское образование на одногодичных курсах на основе высшего образования и очень быстро был произведен в офицеры. И если бы не так, то он был бы сейчас «Стрелок Задница в третьем ряду», и тогда бы я его посылал за едой.
Полевая кухня была хорошо замаскирована на местности, покрытой кустарником. Кормежка сегодня была неплохая: сочное жаркое, картошка в мундире и кислая капуста. Преисполненный хитрости, я протянул повару котелок доктора Грютте и попросил его наполнить в определенной последовательности: сначала жаркое, потом картошка, потом сверху — кислая капуста, и все это густо полил соусом. Следующий раз профессор меня за едой не пошлет!
Когда унтерштурмфюрер Грютте с удовольствием хотел приступить к трапезе, то с удивлением увидел мешанину в своем котелке. Я ожидал жестокого разноса. Но он спокойно стал выискивать картошку под капустой и соусом, чистить ее руками, которые становились все грязнее и грязнее.
— Разве это должно быть так? — И это было все, что он мне сказал с укором. Я с удивлением понял, что он совсем не думает о том, чтобы представить себя офицером и начальником.
Часом позже Грютте вызвали к командиру. Он получил задачу на проведение разведки, и мы сразу же поехали. На некотором расстоянии за моей машиной ехал посыльный мотоциклист. В случае встречи с противником он должен был сразу же развернуться и ехать назад, чтобы доложить об этом, если мы будем уже не в состоянии.
Задача состояла в том, чтобы проверить состояние обозначенных на карте дорог и мостов и проверить, насколько далеко определенные для наступления пути свободны от противника. Такая задача могла в любой момент способствовать зачислению нас в «команду для вознесения».
В те послеполуденные часы снова сильно припекало. Дорога была покрыта густым слоем пыли. Мотор работал с трудом и выдавал хлопки, слышавшиеся за километр. Грязно-белый шлейф пыли тянулся за нами. Чтобы не заметить наше приближение, иваны должны были быть слепыми и глухими одновременно.
Наша «дорога» была нанесена на карте толстой линией, все равно как шоссе на карте Германии. Но здесь она временами совсем исчезала в траве и сорняках. Поэтому мы время от времени справлялись у местных жителей, действительно ли этот путь ведет нас к поставленной цели. Опрошенные, к нашему удовольствию, подтверждали, что русские солдаты давно уже ушли из этих мест и что в округе русских войск нет. Я подъехал к колодцу с журавлем и обрадовался, что можно будет глотнуть холодной воды. Ведро скользнуло в глубину, но никак не хотело зачерпнуть воды. Когда же наконец это удалось, мы подняли ведро и с жадностью пили воду прямо из него, не касаясь краев посуды губами. Черпали воду руками и брызгали себе в лицо, пытаясь смыть пыль.
Надо было продолжить удовольствие. Но ведро упало с крюка в колодец. Недолго думая, наш мотоциклист соскользнул по веревке вниз, чтобы наполнить ведро и прицепить его к крюку. Потом он выбрался на поверхность и торопливо стал помогать поднимать, до тех пор, пока мы не вытащили на свет висевшего, зацепленного за брючный ремень, мертвого ивана.
Такого опыта с водой у нас было немало. После Уторгоши мы стояли несколько дней в одном местечке. Наши повара брали воду для готовки из пруда, потому что вокруг других источников не было. Кофе из этой воды имел такой отвратительный вкус, что наш повар из судетских немцев из-за постоянных жалоб был очень огорчен. Когда перед нашим уходом из почти вычерпанного пруда показался разложившийся труп лошади с всадником, загадка была решена. Наверное, наш самолет обстрелял кавалерийскую часть, при этом всадник с лошадью упали в воду.
Мы продолжали путь в послеполуденной жаре. Вокруг, насколько хватало глаз, не было ни души. У дороги стоял одинокий дом, покрытый старой соломой. В его дверях стояла бедно одетая старуха с высоко поднятым распятием в руках. Правой рукой она широко нас крестила. Откуда старая женщина узнала о нашем приближении?
В следующей деревне на въезде стоял народ со старостой во главе и ждал немецких солдат. Короткой остановки у колодца хватило, чтобы весть о нас разнеслась по окрестностям. Люди были приветливыми, с удовольствием отвечали на вопросы и с напряжением смотрели на пришельцев. Немногие большевики ушли из деревни вместе с Красной Армией.
Мой взгляд остановился на курицах, которые беззаботно ходили по улице и что-то клевали. От крепкой девицы не ускользнуло мое желание поесть курятины, и она ловким движением поймала одну из куриц за ноги. На какое-то время я запер птицу в багажнике машины. Староста рассказал, как называется деревня и рассказал про дорогу, которая шла дальше. В благодарность мы раздавали леденцы, спички, зажигалку с маленькой коробочкой, полной кремней, которая была принята с большой радостью. Хотя к нашим сигаретам и проявили любопытство, но курили их без особого удовольствия.