Главнокомандующий кавказскою армией приказал выдать уцелевшим станичникам по 100 р. на дом и казенный паек, но это, конечно, весьма недостаточное пособие, ввиду совершенного разорения поселян.
С устройством ряда укреплений мы, так сказать, прорезали степь, но не владели еще кочевками киргизов, которые поэтому подчинялись влиянию хивинцев и коканцев, подстрекавших к возмущению против русских.
Чтобы устранить вредное влияние хивинцев, Обручев предполагал сначала устроить укрепление на Эмбе, но с возведением Раима у него явилась мысль занять Хиву, куда уже нетрудно казалось добраться, благодаря ряду укреплений, соединявших Оренбург с устьями Сыра. Чтобы воспользоваться при этом Аральским морем и Аму-Дарьею, Обручев, тотчас по возведении Раимского укрепления, устроил судоходство на Аральском море. В течение 1848 и 1849 годов море было тщательно исследовано двумя шкунами: «Николай» и «Константин». Кроме этих судов были заказаны (в 1850 г.) в Швеции, на Мутальском заводе, два парохода [36] с выдвижными килями, чтобы можно было плавать как по морю, так и по рекам.
Успех будущего занятия Хивы был обеспечен и можно было рассчитывать обезопасить нашу степь с этой стороны. Для достижения той же цели со стороны Кокана Обручев предполагал занять Ак-Мечеть.
Свои предположения о занятии Хивы и Ак-Мечети Обручев изложил в особой записке от 27 марта 1851 г. Но они не только не были одобрены, но сам Обручев был тотчас сменен (в том же 1851 году), и управление Оренбургским краем поручено было снова Перовскому, [37] который подвергнул записку строгой критике, осудив совершенно всю систему действий своего предместника. Даже возведение укреплений в степи Перовский находил невыгодным, считая свою систему (высылка отрядов в степь) гораздо целесообразнее. Всего любопытнее, что занятие Хивы Перовский теперь также не одобрял, по бедности и ничтожности этого ханства и по затруднительности движения туда.
За десять лет до этого Перовский был иного мнения и даже после своей неудачи в 1839 году хотел повторить попытку с тех же позиций. Теперь, с возведением Раима, мы были вчетверо ближе, и, значит, движение в Хиву было гораздо возможнее, но это предлагал теперь другой, и, значит, это никуда не годилось! Согласился Перовский только с занятием Ак-Мечети, но и то не с оборонительною, а с наступательною целью, чтобы затем распространить наши завоевания вверх по Сыру до самого Кокана, который Перовский восхвалял донельзя. Что касается до возведенных уже укреплений, то Перовский ходатайствовал об упразднении Оренбургского укрепления и об уменьшении гарнизонов во всех остальных. Император Николай I по поводу соображений Перовского написал на рапорте военного министра (от 6 ноября 1851 г.): «Хотя и не убежден, но быть по мнению и на ответственности генерал-адъютанта Перовского». Таково было доверие Государя! Замечательно, однако же, что впоследствии, и не позже как через полтора года, Перовский значительно изменил свой взгляд и настроил по Сыру ряд фортов, из коих по крайней мере три четверти были совершенно не нужны!
После этого наступила длительная пауза в наших отношениях с Хивой и следующий эпизод относится уже к началу 1860 годов.
В 1859 году на полковника Генерального штаба Дандевиля был возложен осмотр восточного берега Каспийского моря, который в 1859 г. обозрел берег и нашел, что самое выгодное место для устройства укрепления и учреждения фактории было бы у Красноводского залива, близ колодца Балкуя, но это предположение не осуществилось вследствие того, что миссии Игнатьева не удалось занять устья Аму-Дарьи. Посольство это было отправлено как бы в ответ на любезность Хивы и Бухары, приславших в 1857 г. своих послов для принесения императору Александру II поздравления с восшествием его на престол. Игнатьев должен был сперва посетить Хиву и оттуда направиться в Бухару. От Чернышева залива на западном берегу Аральского моря миссию должны были сопровождать пароходы аральской флотилии под начальством капитана 1-го ранга Бутакова, который должен был также сделать рекогносцировку Аму-Дарьи и занять город Кунград, лежащий близ устья этой реки.
Никогда еще такое большое посольство не отправлялось в Среднюю Азию. При начальнике миссии состояли 16 специалистов по разным предметам, медик и иеромонах.
Почетный конвой посольства состоял из 34 человек казаков, при 4 офицерах и 4 урядниках, поровну от уральского и оренбургского войск, и из 30 стрелков оренбургских линейных баталионов, при 2 офицерах и 2 унтер-офицерах. Пехота была посажена на лошадей, и люди на смотру оказались очень хорошими кавалеристами, управляя конями совершенно правильно и делая все требуемые уставом построения. Кроме того был прикомандирован еще добавочный конвой, состоявший из 51 казака при 4 офицерах и 4 урядниках; конвой этот должен был сопровождать посольство до хивинского города Куня-Ургенча, оттуда должен был возвратиться в Уральское укрепление и здесь присоединиться к конвою Катенина, объезжавшего степь.
По предварительному сношению, хивинское правительство для перевозки миссии и ее тяжестей через залив Айбугир обещало собрать к мысу Урге не менее 90 судов, но когда миссия дошла до мыса, то на пристани оказалось всего только 16 лодок, к которым впоследствии, и то с большим трудом, были присоединены еще 19 таких же судов.
По переправе (25 верст лодки шли на шестах 7 часов) миссия была встречена почетным хивинским конвоем, который должен был сопровождать ее при дальнейшем движении по ханству.
Верблюжий караван миссии, за неимением лодок для переправы, пошел к устью залива, и в 18 верстах к северу от мыса Урге верблюды переправились вброд на глубине не более 3 футов, за исключением некоторых небольших ям, в которых глубина была около 2 аршин.
В ожидании прихода верблюдов миссия должна была расположиться на 5 дней лагерем невдалеке от правого берега залива. 18 июля миссия прибыла в Хиву, 28-го была принята ханом, а 31 августа выступила в Бухару.
Рекогносцировка нижнего течения Аму удалась как нельзя лучше, занятие же Кунграда путем переговоров не состоялось вследствие раздоров разных партий, волновавших город; к тому же наши суда должны были спешить отплыть скорее из устьев Аму, по причине начавшейся убыли воды в реке.
Переговоры Игнатьева в Хиве и Бухаре испытали ту же участь, что и прежде. Посольство держали под караулом, оправдываясь опасением, что народ русских не любит и может напасть на них, если они покажутся на улицах…
Игнатьев так тревожился за участь своей миссии, что когда хивинские сановники заметили ему о запрещении Корана употреблять бумагу на то, на что годится простой камешек или комок глины, так как на бумаге может быть написано имя Божие, то он сам ходил по двору, вдоль забора, собирать бумажки! Это рассказывал Демезон, у которого мы учились восточным языкам. Это должно бы, кажется, уже окончательно убедить наше правительство, что путем дипломатии с этими ханствами ничего сделать невозможно.