ВОПРОС: В некоторых источниках писали, что вы и Иванов рассматривали возможность ввода спецбригады в Афганистан?
ГОРЕЛОВ: Я такой директивы не подписывал.
ВОПРОС: Не подписывали?
ГОРЕЛОВ: Не подписывал. Хотя в документах, возможно, где-то это и есть. Пусть пишут, что хотят, я не подписывал.
ВОПРОС: Возникает вопрос. Могло случиться так, что от вашего имени проводилась какая-либо работа, о которой вы могли не знать?
ГОРЕЛОВ: Возможно. Машина работала слаженно. Может быть, посол с Ивановым что-то и решили, а меня спросить забыли или не захотели. Они-то подписали, а меня пригласить для подписи забыли. Моя подпись, видимо, уже была тогда не обязательна.
ВОПРОС: Как вы узнали, что вас снимают с должности Главного военного советника?
ГОРЕЛОВ: Я отслужил в Афганистане с 1975 по 1979 год. Это же сколько лет! Посылали туда меня на три года, а меня все время то Дауд назад не пускал, писал телеграммы — оставьте военным советником Горелова, — то Амин. Я уже хотел замениться, но Тараки тоже стал писать — оставьте нам этого Главного военного советника.
Я и Огаркову сказал: «Целесообразно меня заменить».
Он говорит: «Лев, понимаете, такая обстановка, побудьте еще, мы вас заменим».
Возможно, это мои домыслы, но все же, как мне кажется, убрали меня из Афганистана именно из-за моей позиции по вопросу ввода войск. Убрали сразу по прилете в Афганистан после моей московской поездки, после Политбюро. В Москве меня начальник ГШ принял. У министра не был — не пригласили даже. Вот и весь сказ.
ВОПРОС: Вы передавали дела…
ГОРЕЛОВ: Да, передал дела. Мы со сменщиком полетали по всем войскам. Я тогда ему единственное сказал: «Не ввязывайся в политику, занимайся боевой подготовкой, готовь войска к войне. Ввяжешься, начнешь поддерживать одну из партийных группировок, предположим, «Хальк», — на вас обрушатся другие офицеры. Они не будут работать с вами. Лучше относиться ко всем одинаково. И выслушивать, всех выслушивать».
ВОПРОС: Вы долго проработали в Афганистане, знали внутренний климат, людей. Когда ввели войска, к вам потом за помощью не обращались?
ГОРЕЛОВ: Как-то в конце 80-го года позвонил начальник Генерального штаба: «Как вы смотрите на то, чтобы вернуться в Афганистан?»
Я как был у телефонной трубки, так и встал по стойке «смирно». Отвечаю: категорически против! Категорически! Как я туда вернусь?! Все, с кем я работал, расстреляны. Начальник Генерального штаба расстрелян, а это был мой лучший друг. Он же был полностью просоветский человек! И других постреляли. Семьи всех расстрелянных живут в микрорайоне, они никуда не делись. Как я буду смотреть им в глаза? Они подумают, что войска ввели с моей подачи. Я туда не поеду! Отказался, и все.
ВОПРОС: Вы когда говорили про начальника Генштаба, вы Якуба имели в виду?
ГОРЕЛОВ: Да, Якуба. Хороший был парень, закончил нашу Академию. Боже мой! Я же сам его рекомендовал в Академию Генерального штаба, хотел, чтобы в Афганистане был полностью «пронаш» человек! А он любил Советский Союз, был очень деловой человек. Хотя Ватанджар тоже был хороший, просоветский парень, но не такой, как Якуб. Если так можно выразиться, немного «вихлявый». Мог при случае и в сторону уйти. Хотя я и с ним был в хороших отношениях…
Я был на должности старшего инспектора Политуправления Сухопутных войск. В моем ведении были все политорганы, партийные организации всех групп войск — в Германии, Центральная, Южная и Северная группы войск. То есть ведомство А. А. Епишева.
Судьба сложилась так, что в этот период я уехал в командировку в Германию, пробыл всего два дня, поступает сигнал — срочно позвонить в Москву. Звоню в Москву. Пытаюсь уточнить, в чем дело. — «Узнаешь здесь».
Прилетаю в Москву, ну, меня сразу к Епишеву: «Алексей Алексевич вызывает, он вам и скажет, что и зачем…»
Прихожу я к Епишеву, а он как раз вернулся только что из Болгарии, прошло его 70-летие, он его дома не отметил, ну а тут большой же начальник, целые делегации идут с подарками, с поздравлениями, вся приемная забита.
Подхожу к дежурному порученцу, говорю: «Вы доложите, что меня вызвали на 11:00». Докладывает, делегация выходит, он приглашает меня к себе.
— По вашему вызову явился…
Он встал из-за стола, поздоровались, сели за стол.
— Ну, ты знаешь, что революция в Афганистане произошла?
— Знаю, — говорю, — Алексей Алексеевич.
— А ты знаешь, там какие-то халькисты, какие-то парчамисты…
— По печати знаю, — я говорю, — но не более.
— Ну, я тоже немногим более знаю, кто такие халькисты, кто такие парчамисты, — и смеется. — Ты сколько дней-то в Германии пробыл? В командировке?
— Да два дня всего, — я говорю.
— Значит, не дали погулять тебе, — говорит. — Мы с министром обороны по просьбе афганского руководства отобрали твою кандидатуру на должность советника начальника Главного политуправления афганской армии. Ну, ты понимаешь, что еще никакого политуправления там нет, это предстоит тебе создавать.
— Понимаю, — говорю.
— Так как, ты согласен?
Пожал плечами, говорю:
— Алексей Алексеевич, я солдат, если такое доверие будет оказано, так я поеду, куда деваться.
— Я другого ответа и не ждал. Доложу министру обороны. Там в приемной людей много, и я тебя инструктировать не собираюсь. Может, потом встретимся. Ну, подожди, Пономарев просил позвонить, как отберем кандидатуру.
Звонит секретарю ЦК, бывшему — Пономареву.
— Борис Николаевич, мы подобрали кандидата, будешь беседовать?
Тот ответил, что да, конечно.
— Ну, тогда он к вам подъедет сейчас.
Я приехал на Старую площадь. Прихожу в приемную, а Бориса Николаевича вызвал Генсек, поэтому мне в приемной сказали, что, уходя, он передал, что со мной побеседует Ульяновский. Я пошел к Ульяновскому. Представляюсь. Он говорит: «Борис Николаевич мне передал, пока он отсутствует, чтобы я с вами переговорил. Но с вами, военными, без карты разговаривать трудно, давайте сразу к карте».
В свое время он работал в посольстве в Афганистане, поэтому племена, все эти особенности он знает хорошо. Он по карте начал обрисовывать обстановку племенного порядка. Наша беседа длилась около часа, вернулся Борис Николаевич. Вместе с Ульяновским пошли к нему, он в доброжелательной обстановке рассказал о своем видении положения дел в Афганистане.
Меня интересовала суть революции и что мне предстоит делать. В этой части он ничего особого не смог сказать и заявил: «Надо на месте посмотреть, надо самим, вы будете нас информировать и Главное политуправление, ну, уж тогда будем откликаться на ваши просьбы, а сейчас посоветовать, с чего вам начать работу, я не могу».