Середин стиснул саблю, но остался на месте. Хватит уже гоняться за фантомами, смешить умруна. Паук, будто поняв, что атаки не предвидится, заговорил знакомым шипящим голосом:
— Знаешь, ведун, отчего я тебе всякой показываюсь? Обманывать не хочу. А могла бы, могла бы стать такой, что и Рада мне бы в подметки не годилась. Ты ведь в любую кривду поверить готов, лишь бы она была похожа на ту правду, что тебе так люба. Но мир таков, как есть, а не таков, как тебе хочется.
Паук действительно был отвратителен, теперь Олег рассмотрел его получше. Длинные, но вечно полусогнутые лапы, множество холодных глаз по всей головогруди, мягкое, то и дело колышущееся брюшко. Брюшко, на котором виднелся какой-то узор, серым на черном… Три запятые или три шестерки, как посмотреть.
Продолжив путь, Середин постарался ступать твердо. Не может быть, чтобы все вокруг было связано с проклятым умруном. Где-то есть хоть что-то, не испачканное его чарами. Пусть даже не снаружи, пусть внутри. Душа Рады, например… Неужели она все же знала про Асфирь, но молчала?!
— Ведун! — Он оглянулся и увидел волшебницу, она стояла под березой и шустро, как паук лапами, заплетала косу. — А что ты на озерах забыл?
— Не твое дело, — хмуро буркнул Середин через плечо.
— Как же не мое? Ты мой суженый, я всегда хочу с тобой рядом быть. Иди куда хочешь, только странно мне… Я думала, ты Раду искать собирался, а не рыбу ловить.
— Верни ее мне, тогда поговорим.
Больше не оборачиваясь, Олег спустился к воде и, петляя между озерами, пошел прочь от деревни. Теперь он был почти уверен, что девушку похитила именно Асфирь, а Ратмир, скорее всего, лишь орудие в ее руках. Слуга — вряд ли, уж больно бестолков и склочен. Три шестерки не шли из головы. Откуда здесь этот символ? Середин читал про него всякое, многие утверждали, что к силам зла он не имеет никакого отношения, что «число зверя» — ерунда. Так, может быть, Асфирь нашла еще один способ потешиться над своим «суженым»? Однако родимые пятна появляются не за одну ночь…
Олег даже споткнулся. А почему, собственно, не за одну ночь? Да у Рады, может быть, вовсе нет никаких родинок! Ведун увидел и сразу поверил, а ведь их можно было просто… Нарисовать. Нет, конечно, Асфирь не подкрадывалась к спящим с кисточкой в руке, но для ее чар такая задачка — пустяк.
Сплюнув в сердцах, Середин пошел дальше. Нет, нельзя возвращаться в деревню, неспроста был тот сон про выход из тела. А может, и не сон вовсе… Морок висит над Озерцами, мешает думать, мешает видеть очевидное, заставляет верить, как ни стараешься сохранять хладнокровие.
Отыскав шалашик у Среднего озера, Олег сразу вспомнил про Всеславу. Вот еще загадка — что с девочкой? Если она слуга Асфири — то к чему было ее красть? Если нет — то как ей помочь? Ждать труднее всего, догонять куда легче. И все же ведун должен уметь ждать — ждать, набираясь сил и спокойствия.
Середин уселся по-турецки на берегу, макнул в воду крестик, извещая водяного о своем прибытии. Может, крестик уже и не тот, а может, и тот самый — кто разберет? Ведун в себе-то давно не был уверен. Вот разве что сабля оставалась надежной опорой: «Аз есмь».
Лезвие блеснуло на солнце, когда Олег вытянул саблю из ножен, и на душе разу стало легче. «Аз есмь». Да, и с этой простой истиной никто не сможет ничего поделать до тех пор, пока бьется сердце ведуна. Пусть вокруг водят хоровод кривды — сабля оборонит душу. Нежить всегда несет зло, что бы ни говорили, как бы ни расхваливали ее слуги. Паук — вот истинный, единственный облик умруна, все остальное морок. И Олег здесь для того, чтобы навсегда этот морок разрушить, других задач у него нет. А вот потом, когда Асфирь навсегда исчезнет из подлунного мира, потом он снова посмотрит на Раду. И увидит, кто она такая.
— Если она будет до тех пор жива! — В сердцах ведун шлепнул саблей по воде и успел заметить там между спутанных водорослей чьи-то выпученные глаза.
Бледная тень метнулась в сторону, больше никто не появился.
— Да не бойтесь! — крикнул ведун. — Эй! Солнце садится, приходи, друг водяной!
— Друг водяной! — непохоже передразнила его из камышей какая-то нечисть. — Друг водяной!
— Молчи, а то в поле отнесу и в землю вобью!
Середин знал, что так не понравилось болотной твари. Не может быть дружбы между водяным народом, самым прямым образом относящимся к нечисти, и ведуном, истребителем ночников. Знает это и сам водяной, будь его воля — утопил бы Олега не задумываясь. Но Асфирь — общий враг, так что ведун надеялся на помощь и сочувствие озерной нежити. В конце концов, можно поклясться их не обижать, не так уж они и опасны. Только совсем уж дурная голова может полезть купаться в лесные озера ночью, в другое же время все, на что отважится водяной народ, — схватить за пятки да притопить чуть-чуть, надеясь на удачу, и тут же удрать.
Олегу подумалось, что, в сущности, с водяными можно было бы жить в мире. Да так и происходит у большинства водоемов, там, где людей мало. А вот когда строят люди города, когда заводят на берегах кожедубные сарайчики — нет жизни водяным, гибнут они неминуемо. Всем на радость гибнут: больше можно не волноваться за детишек, ночью на речку побежавших за русалками подглядывать. А ведь могли бы жить в мире, не трогать друг друга… Да не выходит. Не нужен этот мир никому, а значит, невозможен.
— Вот ты где? — опять возникла Асфирь.
Отвлеченный от своих мыслей, Олег покосился на чародейку с неприязнью. Страха уже не было, он слишком привык к надоедливой повелительнице Елового леса.
— Озера… Зябко здесь. — Чародейка поежилась, обхватила себя руками. — Зачем тебе водяной? Борис ведь тебе все рассказал, теперича ты все знаешь.
— Не все. Я не знаю, где Рада и Всеслава. Найди их, тогда поговорим.
— Вот заладил! — фыркнула Асфирь, косясь на волну, пробежавшую по озеру. — Найди, найди… Тебе нужно, ты и ищи. Почему я Глеба неволить должна или Ратмира? Ты ведь на меня злишься, что я в людскую жизнь вмешиваюсь, — вот и не буду вмешиваться.
— Тогда убирайся! Не вмешивайся и в мои дела.
— Ты — другое дело, ведун, ты мой суженый.
Асфирь отошла подальше от берега, села на корточки, приготовившись наблюдать. Олег заметил, как девчонка покосилась на заходящее солнце, снова поежилась.
«Нет тут полной твоей власти, — злорадно подумал Олег. — Водяная магия для тебя чужая, паучиха».
— Ты пришел, душу разбередил, — выговорила Асфирь. — Стала я батюшку вспоминать, матушку… Все эти годы не вспоминала, а нынче опять. Ставра больше нет, Старой Милы тоже, ты у меня один теперича. Да и не хочу больше никого. Станешь моим мужем, потом…
— Не стану, — перебил ее Олег. — И ты это знаешь.
— Нет, я знаю, что станешь. Я ведь загадала — помнишь? Это не ворожба была, а судьба наша. Ты меня полюбишь, — убежденно произнесла чародейка. — Уже почти полюбил. Думала, пожалеешь… Но к жалости твое сердце не способно, злой ты. Злой, а тем люб. Слуги мои верные, что волками по Еловому лесу бегают, не злые. А ты, ведун, злой. Правду любишь, а видеть ее не хочешь, кривдой зовешь.