В государственный суд Василь не верил. Слишком часто сталкивался с системой. Судить в этой стране можно только самому. И самому приводить приговор в исполнение. Лишь трусы нанимают посторонних, взрывают и стреляют из снайперских винтовок. Ты должен сам посмотреть в глаза врагу.
Никто из соплеменников его не осудит. Наоборот.
И медлить нельзя. Ранение и нервы обострили старые болячки. Кто знает, сколько ему осталось?
Пару дней он наблюдал. Мент жил один, в девять уезжал на работу. Двор старый, никаких камер наблюдения, никаких офисов. Дом небольшой, зевак немного. Рано или поздно можно подловить момент, когда он выйдет и рядом никого не окажется. Тогда Василь спокойно подойдет сзади, окликнет, посмотрит в глаза и по очереди спустит оба крючка. Потом бросит ружье и уйдет через арку. Машину, оставленную за трансформаторной будкой, заберет позже. У мента, возможно, есть пистолет, но он не успеет его вынуть. И не успеет даже дернуться.
Старое ружье не дает осечек.
Возможно, уже сегодня все произойдет. В восемь Василь поставил машину в нужное место. Отсюда хорошо видна парадная. Ментовская машина метрах в ста, времени, чтобы подойти, предостаточно.
Вместо родной шляпы пришлось напялить идиотскую кепку с длинным козырьком. Тот закрывал лицо. Вместо сапог — кеды. Клоунаду с париками и приклеенной бородой устраивать не стал. Мент обязательно должен узнать его, перед тем как сдохнуть. Понять, кто пришел за ним.
На всякий случай сменил на машине номера. Нашел в гараже липовые. Их иногда использовал Буза на взорванном джипе. Хорошо, что в семье не одна машина.
Ружье лежало сзади, прикрытое курткой. Через тонированные стекла его никто не увидит.
Стрелка на часах приближалась к половине девятого.
«Мохнатый шмель на душистый хмель…» — негромко запел Михалков из включенного приемника. Василь поморщился и выключил радио. Почему считают, что это цыганская песня? Никогда она не была цыганской.
А погода сегодня к удаче. Серое небо, мелкий дождь. Мамаши с детьми не гуляют, собачники с собаками не бегают. Есть предчувствие, что все получится.
Обязательно получится.
Родители не должны хоронить детей.
* * *
— Пап, а можно я с пистолетом до машины дойду? — Сын протянул руку, словно не сомневаясь в положительном ответе.
— Зачем?
— Просто… Это круто.
— Никита, пистолет добавляет крутизны только слабакам, поверь.
— А сильным? Нож?
— Нет… Помнишь, ты рассказывал про Ваську, которого все боятся? У него же нет ни пистолета, ни ножа. Да и на Шварценеггера он не похож. Почему же тогда?
— Потому что он псих.
— Скорее, наоборот. Умнее всех вас.
Заперев замок, Копейкин положил ключи в карман куртки и взял у сына школьный рюкзак.
— Пошли.
Сегодня Никита ночевал у него. У бывшей жены какое-то происшествие на службе, не хотела оставлять сына одного. Он отвезет его в школу, после поедет в отдел.
На лестнице Никита продолжал канючить:
— Значит, ты тоже слабак?
— Нет. Просто пистолет — это часть моей профессии. И если я из него стреляю, то только в самом крайнем случае. Когда у противника тоже есть оружие.
— Па, ну дай хотя бы подержать. Я не буду ни в кого целиться.
— У тебя есть свой.
— Мой не то… Не настоящий.
Навстречу попалась соседка в мокром плаще. Дождь. Надо было взять зонт. Но возвращаться не хотелось.
Они вышли из дома и направились к машине.
* * *
Василь немного растерялся, увидев врага. Тот был не один. С пацаном. Возможно, сыном. Но быстро взял себя в руки. Пацан не помеха, хотя и свидетель. Но убивать его он не будет. Он благородный мститель.
Во дворе больше никого. Вперед!
Он ловко выскочил из машины, несмотря на годы и радикулитную спину, взял с заднего сиденья ружье, прикрыл курткой. Идти с открытым оружием наперевес чревато. Жильцы могут заметить из окон и поднять шум. «Что это там за старый перец в бейсболке с двустволкой?!»
До врага метров пятьдесят. Тот не спешит, не оглядывается, болтает с пацаном. Догнать минуты хватит. И ничто не помешает. Ни банановая кожура под ногой, ни сорвавшаяся строительная люлька, ни пролетающий мимо случайный голубь.
Курки взведены, палец на крючке!
Пора включать обратный отсчет… И окликнуть, чтобы враг увидел его лицо.
— Эй! Уважаемый…
* * *
Копейкин обернулся. Черный зрачок ствола смотрел ему прямо в лицо.
А рука, сжимавшая пистолет, принадлежала Бойкову — оперу из ОСБ. И, судя по выражению лица, заявился он не для того, чтобы вручить уведомление о прекращении уголовного преследования. А как раз наоборот. Да и вряд ли для подобных мероприятий берут с собой крепких помощников и оружие.
— Опять вы… Ну здравствуйте…
Бойков и сегодня не был расположен к вежливому обращению. Да и пистолет намекал на серьезность намерений.
— Руки на машину!
Кирилл сразу понял, что джентльмены будут действовать максимально жестко. Слишком обижены на него. Вполне можно обойтись без пистолета. Ну что, в самом деле, он откроет огонь? Или бросится бежать? Глупости. Да и зачем встречать возле дома, если можно просто вызвать по телефону? Что он, в бега ударится? Ан нет, не поленились, встали рано утром и приехали. Чтоб почувствовал силу возмездия. Для такого и не выспаться можно.
Он без возражений выполнил команду, перед этим положив Никитин рюкзак с учебниками на асфальт. Бойков похлопал его по куртке, извлек из кобуры «макаров», из заднего кармана удостоверение.
Опытный Никита тут же спопугайничал за отцом. Тоже расставил ноги, положив ладони на капот «девятки». Если бы сейчас мимо проезжали ортодоксальные либералы, их вопли долетели бы до побережья Америки и Евросоюза. «Смотрите!!! Уже детей обыскивают!!!»
— Что за шоу? Отыграться решили?
— Делать нечего, — буркнул Коля.
— Вы слабак, — заявил ему Никита, поняв, что его обыскивать не будут, — пистолеты только у слабаков. И в людей целиться нельзя.
— В таком случае твой папа слабак вдвойне. Он не только целится, но и стреляет…
Бойков защелкнул наручники на запястьях Копейкина и подтолкнул его к своей машине:
— Пошел…
Без наручников тоже могли бы обойтись. Тем более при Никите. Ребячество в чистом виде. Вчера ты посмеялся, сегодня мы пошутим.
— Сына в школу закинем?
— Хоть в две. Можешь с ним попрощаться. Не скоро теперь увидишь.